Конференция в Циммервальде — поворотный момент истории

Пятого сентября 1915 года небольшая группа социалистов-интернационалистов собралась в маленькой швейцарской деревне Циммервальд. Это было первой попыткой объединения социалистов, выступающих против войны.

Первая мировая война

Начало войны в августе 1914 стало поворотным моментом в истории мира и международного рабочего движения. Европа была разорвана на части в кровавой бойне, прямую ответственность за которую несли лидеры Социалистического интернационала. Сегодня сложно даже представить, какой удар нанесло решение лидеров партий Социалистического интернационала поддержать «свою» буржуазию.

Позиция лидеров Второго интернационала по Первой мировой войне фактически обозначила его коллапс. С этого момента на вопросе войны было сконцентрировано внимание социалистов всех стран. Это было крупнейшим предательством в истории рабочего движения, оно шокировало и дезориентировало ряды интернационалистов.

Когда Ленин прочитал в газете «Форвартс» — официальном издании Социал-демократической партии Германии — что депутаты от СДПГ в Рейхстаге проголосовали за выдачу военных кредитов, то он сначала не поверил, полагая, что это фальсификация с целью дискредитации социал-демократов. К слову, реакция Троцкого была идентичной. Как такое могло произойти после того, как на международных конференциях единодушно голосовали за противостояние империалистической войне и использование всех средств для свержения капитализма? Но, когда Ленин осознал, что все это правда, он не стал медлить. Он потребовал полного разрыва с социал-шовинистами.

В то время Ленин видел наибольшую опасность не столько в правом крыле социал-демократов, чье предательство было очевидно, а в «центристах», подобных Каутскому, которые прятали свой оппортунизм за двусмысленными пацифистскими речами. Он старался убедить малочисленных интернационалистов в невозможности какого бы то ни было сотрудничества с лидерами социал-демократов, поддержавших войну. Поэтому Ленин занял непримиримую позицию и высказывался остро, что многих оскорбило. На жалобы по этому поводу Ленин лишь пожимал плечами. Он больше беспокоился о теоретической ясности, чем о том, как не задеть окружающих.

Ни на секунду Ленин не отказывался от идеи воссоздания подлинного революционного интернационала. Однако он решительно выступал против всех предложений о воссоздании старого Социал-демократического (второго) Интернационала. который Роза Люксембург справедливо называла зловонным трупом. Уже в то время Ленин вынашивал идею нового Интернационала. Но он прекрасно понимал, что недостаточно объявить о его создании. Его нужно было строить через борьбу с социал-шовинистами, путем кристаллизации идей революционного интернационализма.

В начале войны Ленин оказался в изоляции. Поэтому он приложил максимум усилий, чтобы установить контакт с представителями левого крыла социал-демократических партий других стран. Он внимательно следил за внутренней жизнью всех социалистических партий, штудировал иностранную прессу, с энтузиазмом приветствуя каждую атаку на социал-шовинизм. Всем большевикам, живущим за границей, была передана просьба организовать местные «клубы интернационалистов». Тем, кто владел иностранными языками, были даны указания участвовать в рабочем движении стран, где они тогда проживали, особенно в работе социалистических партий.

Большинство не смогло сохранить свои убеждения в это время. Исключением из этого правила были Ленин в России, Роза Люксембург и Карл Либкнехт в Германии, лидеры сербских социал-демократов, Джеймс Коннолли в Ирландии и Джон Маклин в Шотландии. Троцкий занял прямую революционную позицию против войны, что описано в его книге «Война и интернационал».

В Париже Троцкий издавал газету «Наше слово», защищавшую принципы революционного интернационализма. Имея лишь несколько соратников и еще меньшее количество денег, ценой огромных лишений им удавалось выпускать газету на ежедневной основе — уникальное достижение, на тот момент не превзойденное никаким российским движением, включая большевиков. В книге «Моя жизнь» Троцкий описывает как роль «Нашего слова» была признана на Циммервальдской конференции:

«Французские делегаты отметили в своем докладе то значение, какое имело для них существование «Нашего слова», устанавливавшего идейную связь с интернационалистским движением других стран. Раковский указал, что «Наше слово» сыграло крупную роль в процессе выработки интернационалистской позиции балканских с.-д. партий. Итальянская партия была знакома с «Нашим словом» по многочисленным переводам Балабановой. Чаще всего, однако, «Наше слово» цитировалось в немецкой прессе, в том числе и официозной: как Ренодель пытался опереться на Либкнехта, так Шейдеман не прочь был зачислить в союзники нас».¹

Подготовка к Циммервальду

Первые попытки международной встречи были предприняты осенью 1914 года в Лугано (Швейцария). Итальянские и швейцарские социал-демократы приняли антивоенные резолюции, но затем все испортили своим обращением к Бюро (руководству старого Интернационала) с предложением «как можно скорее провести встречу для обсуждения международных отношений». Большевики, защищавшие тезисы Ленина о войне, естественно, были против, так как «социалистические» лидеры воюющих государств сознательно действовали как агенты правящего класса. Имевшая налет пацифизма встреча в Лугано закончилась провалом.

Первый относительный успех был связан с левым крылом женских социал-демократических организаций. Инесса Арманд и Александра Коллонтай от имени большевистской газеты «Работница» обратились к члену СДПГ Кларе Цеткин с предложением организовать международную конференцию женщин-социалисток. Конференция состоялась в г. Берн, Швейцария в 1915 году. Событие было малочисленным (29 делегатов из Германии, Франции, Британии, Италии, Голландии, Польши и России) и проводилось тайно, отчасти потому, что лидеры немецких социал-демократов наложили запрет на посещение этого собрания.

Результаты были скромными. Принятая резолюция не выходила далеко за границы общего пацифистского осуждения войны. Делегаты от большевиков предлагали альтернативную резолюцию, гласившую: «Работница достигнет своей цели только посредством массового революционного движения и через усиление и обострение социалистической борьбы». За этот вариант проголосовали только российские и польские делегаты. Но, несмотря на путаность и пацифизм, манифест способствовал оживлению сопротивления войне со стороны женщин. Нелегально было распространено множество копий манифеста — 200 тысяч экземпляров в одной только Германии.

Через месяц прошла конференция Социалистической молодежи в Берне. Предложение об ее организации поступило от Молодых социалистов Швейцарии, сотрудничавшей с итальянской Социалистической молодежью и Социалистической молодежью Штутгарта. До войны молодежь Второго интернационала играла ключевую роль в борьбе против империализма и милитаризма. Но конференция в Берне продемонстрировала такое же замешательство, какое мы видели и на женской конференции. Снова делегаты от большевиков предложили резолюцию, защищавшую революционную альтернативу империалистической войне, и снова они оказались одни.

Скандинавские делегаты предложили пацифистскую резолюцию за разоружение (во время войны!), она была принята девятнадцатью голосами против трех. Тремя голосовавшими против были делегаты от России и Польши. Только после великих событий, в особенности Октябрьской революции, революционная политика большевизма наконец одержала победу. В 1918 года Социалистический интернационал молодежи перешел на сторону коммунизма и присоединился к Третьему интернационалу.

Необходимость международного объединения всех противостоящих войне стала очевидной. Итальянская и швейцарская партии, в чьих рядах господствовали сильные антивоенные настроения, наиболее подходили для этого. Эту инициативу возглавили центристы (Гримм и Балабанова). Они созвали конференцию в Берне в июле 1915. Стоит заметить, что они не пригласили никого из действительно левых групп, но, несмотря на протесты большевиков, пригласили лидеров «центристов»: Хьюго Хаасе, Карла Брантинга и Питера Трульстра. Стоит ли говорить, что Гримм был против создания нового Интернационала.

Предварительная встреча была проведена в Берне 11 июля 1915 года. Уже на этом собрании появились разногласия по поводу того, кого следовало бы пригласить на конференцию. Большевики предлагали допускать только тех, кто очевидно и недвусмысленно стоит на антиимпериалистической и антиоппортунистичной позиции, но остальные желали «широкого» представительства, включавшего всю палитру пацифистов и центристов. Результатом стал непростой компромисс.

Конференция начинается

Выбор места для встречи не лишен иронии. Со всех сторон звучали оглушающие пушечные залпы и стрекот пулеметов. Но в швейцарских Альпах царили мир и спокойствие. С тем же результатом война могла бы проходить и на другой планете. В маленьком сонном городке Циммервальд повседневная жизнь шла своим обычным чередом, как и встарь.

На этом фоне 5 сентября 1915 года группа людей, представлявшихся орнитологами со всего света, на четырех гужевых повозках выехала из Берна. Они пересекли живописные луга Лангенберга и к вечеру прибыли в Циммервальд. В гостинице оказалось недостаточно кроватей, поэтому некоторые «орнитологи» разместились в домиках ветеринара и деревенского почтальона.

Обитатели этой сонной швейцарской деревни были крайне возмущены, когда позже они выяснили, что 30 странных «орнитологов» на самом деле являлись лидерами социалистов из 12 стран, откликнувшихся на приглашение швейцарского социал-демократа Роберта Гримма обсудить, как европейский рабочий класс должен реагировать на империалистическую войну. К сожалению, в исторических трудах не описано, что эти уважаемые бюргеры хотели сообщить относительно этой выходки, хотя, вероятно, это были весьма красочные высказывания. Но то, что известно о Циммервальдской конференции, должно рассматриваться как поворотная точка в истории.

Сам факт проведения этой конференции был уже большим достижением. Хотя состав участников этой встречи был, как мы уже отмечали, довольно неоднородным. Зиновьев справедливо заметил, что Роберт Гримм намеревался организовать не международную встречу левых, а встречу «центристов». С подобным Ленин был готов бороться всеми своими силами. Основной его целью было сплочение подлинных левых и решительный разрыв с оппортунистами Второго интернационала.

Конференция проходила с энтузиазмом, что было естественно после долгого периода, когда антивоенные социалисты работали в изоляции, в тяжелейших условиях. По прибытии, осмотрев комнату и увидев малое число прибывших, Ленин пошутил: «Всех интернационалистов мира можно усадить в четыре повозки». Но Ленин был озабочен тем, чтобы конференция прояснила фундаментальные вопросы и не было бы никакого сглаживания углов и забалтывания противоречий.

Рано утром Ленин прибыл в маленькую сонную швейцарскую деревню, чтобы вступить в долгие дискуссии с другими делегатами. Несколько месяцев он готовился к этой конференции, составляя недвусмысленные и бескомпромиссные тексты документов. В первоначальный текст манифеста, страдавший излишним академизмом и недостаточной воинственностью, были внесены изменения. И все же большинство делегатов были далеки от того, чтобы согласиться с ним — они тяготели к центризму.

В Циммервальде Ленин создал группу «Циммервальдская левая». Это было меньшинство среди меньшинства (8 из 38). Проблема была не только в международной изоляции Ленина. Она состояла в том, что даже в Циммервальде по-настоящему революционно настроенные левые были в меньшинстве. Поэтому временами Ленин оказывался в меньшинстве среди самих левых.

Конференция началась с оглашения деклараций от людей и организаций, которые не смогли присутствовать непосредственно. Члены Независимой рабочей партии и Британской социалистической партии отсутствовали, так как им было отказано в выдаче паспортов, но они прислали письма с выражением своей поддержки целей конференции. Таким же образом правительство Франции воспрепятствовало двум французским революционерам — Альфреду Росмеру и Пьеру Монатту.

Без сомнения, наиболее важным было письмо от немецкого социал-демократа Карла Либкнехта, который отбывал срок в тюрьме за противостояние войне и чье имя даже не было отражено в официальном отчете о конференции. Троцкий вспоминает:

«Самого Либкнехта не было в Циммервальде. Он уже был пленником гогенцоллернской армии, прежде чем стать пленником тюрьмы. Либкнехт прислал конференции письмо, ознаменовавшее его резкий переход с пацифистской линии на революционную. Имя Либкнехта произносилось на конференции не раз. Оно уже стало нарицательным в борьбе, раздиравшей мировой социализм».

Письмо Карла Либкнехта было зачитано на конференции — приведем одну эмоциональную цитату: «Я скованный пленник милитаризма и не могу явиться к вам, но все сердце, все помыслы, все мое существо с вами». В своем послании Либкнехт писал:

«Безжалостно свести счеты с дезертирами и ренегатами Интернационала в Германии, Британии, Франции и любой другой стране.

Полное понимание и поддержка тех, кто верен своим знаменам и полон решимости не отступать ни на шаг в борьбе с международным империализмом. И порядок в рядах тех кто держится твердо, сражается и крепко стоит на принципах международного социализма.

Не гражданский мир, но гражданская война! […] Международная солидарность пролетариата против псевдо-национального и псевдо-патриотического согласия между классами. Международная классовая борьба над и против войны между государствами. Международная классовая борьба за мир, за социалистическую революцию».

Затем делегаты доложили о ситуации в своих странах.

Французский делегат Меррхейм сообщал, что во Франции рабочие находятся в «состоянии разочарования» и «деморализованы».

«Во Франции мы столкнулись с абсолютно деморализованным рабочим классом, который на данный момент утратил всю веру. Они послушают нас, если мы заговорим о мире, а не будем повторять старые клише».

Эта пессимистичная оценка отражает то, что мы видим довольно часто: тенденцию левых обвинять во всем рабочий класс и мнимую «отсталость» масс. Троцкий прервал выступающих: «Монатт и Росмер думают иначе».

Балканские социалисты Христиан Раковский и Васил Коларов предоставили детальный отчет о сопротивлении их партий Второй балканской войне. Коларов также говорил о расколе между тесняками, или «узкими» социалистами, и оппортунистами в болгарской Социал-демократической партии. Балканская социалистическая федерация была сформирована Социал-демократическими партиями, из которых были изгнаны все оппортунисты.

Итальянцы сообщили о гонениях на социалистов, начавшихся после вступления Италии в войну, о забастовках и уличных демонстрациях рабочих. Генриетта Роланд Холст рассказала о фракционной активности в датском движении, а Виктор Чернов огласил сообщение от российской Партии социалистов-революционеров. Павел Аксельрод зачитал послание от меньшевиков, затушевав размытую позицию своей партии относительно войны.

Острые конфликты

Конференция в Циммервальде неизбежно должна была стать сценой для множества идеологических конфликтов. Первым документом, принятым на конференции, была совместная декларация французской и немецкой делегаций. Эта декларация, подписанная Ледебуром и Хоффманом со стороны Германии и Меррхеймом и Бурдероном от Франции, провозглашала, что Первая мировая война — не их война, что она была вызвана империалистической и колониальной политикой всех правительств. Она призывала к восстановлению Бельгии, миру без аннексий и «экономических поглощений», основанному на самоопределении народов. Также документ призывал к прекращению политики гражданского мира и возобновлению классовой борьбы с целью заставить правительства закончить войну.

Чувства, выраженные Либкнехтом, не были тождественны чувствам Георга Ледебура, лидера правого крыла Циммервальда, представителя каутскианцев-центристов. Его попытка оправдания немецких социал-демократов спровоцировала бурю негодования. Его обращение к возмутившимся достойно цитирования:

«Меньшинство не могло высказываться в Рейхстаге, не учредив новую фракцию, и мы избегали этого, чтобы не разделять партию. В военное время держаться вместе особенно важно, чтобы не потерять влияние на массы».

В этих нескольких словах содержится вся сущность левого реформизма и центризма. Правое крыло социал-демократов оставалось верным буржуазии и империалистам и по-рабски делало свое грязное дело; «левые» примкнули к правому крылу в качестве послушного подчиненного ради «единства» и таким образом сохранили влияние на массы — влияние правых и буржуазии.

Отвечая Ледебуру, Берта Тальгеймер из группы Интернационал (прим. пер. — позднее называвшейся Союз Спартака) сказала:

«Товарищ Ледебур говорил здесь не за всю оппозицию. Также есть меньшинство среди меньшинства, сплотившееся вокруг Либкнехта. Оно поддерживает его позицию, ставящую принципы выше партийной дисциплины».

Политически Троцкий был очень близок к Циммервальдской Левой, но все же решил остаться независимым. Однако, и внутри Левой были разногласия. На закрытом собрании Левой ленинский проект резолюции был отвергнут в пользу варианта Радека. Эта резолюция была передана конференции на рассмотрение, но была отклонена голосованием 19 против 12. Троцкий голосовал за эту резолюцию. Гримм отметил, не без основания, что ленинский проект обращения «к рабочим Европы» был обращен скорее к членам партий, чем к массам.

Ледебур сделал все возможное, чтобы размыть содержательную часть окончательного варианта заявления. Немецкие делегаты настаивали на исключении парламентских требований — таких, как голосование против военных кредитов и увольнения из министерств, а Ленин замечал, что манифест не отвергал оппортунизм и не приводил ясных методов борьбы против войны. В конце концов Троцкому доверили составление окончательного манифеста, принятого всеми делегатами, несмотря на разногласия.

После Циммервальда

Несмотря на сомнения, Ленин и Циммервальдская левая подписали Циммервальдский манифест. Отношение Ленина к этому нашло выражение в названии его статьи «Первый шаг», где он пишет: «Принятый манифест фактически означает шаг к идейному и практическому разрыву с оппортунизмом и социал-шовинизмом. Но в то же время этот манифест, как покажет его разбор, страдает непоследовательностью и недоговоренностью».²

Иными словами, он критикует манифест не за то, что в нем сказано, а за то, что он недоговаривает. Главным было развить Циммервальдскую левую как независимое течение. Несмотря на это, многие «левые» тут же начали колебаться. Особенные затруднения Ленин испытывал с Роланд Холст и Радеком по поводу позиции официального журнала левых, Vorbote, издаваемого в Голландии с участием Паннекука.

В своей автобиографии Троцкий писал:

«Дни конференции (5–8 сентября) были бурными днями. Революционное крыло, возглавлявшееся Лениным, и пацифистское, к которому принадлежало большинство делегатов, с трудом сошлись на общем манифесте, проект которого был выработан мною. Манифест говорил далеко не все, что нужно было сказать. Но он означал все же большой шаг вперед. Ленин стоял на крайнем левом фланге конференции. По ряду вопросов он оставался в единственном числе внутри циммервальдской левой, к которой я формально не принадлежал, хотя по всем основным вопросам был близок к ней. В Циммервальде Ленин туго накручивал пружину для будущего международного действия. В горной швейцарской деревушке он закладывал первые камни революционного Интернационала.

Писать из Циммервальда о конференции было строго запрещено, дабы сведения не проникли прежде времени в печать и не создали делегатам затруднений при обратном переезде через границу. Через несколько дней безвестное дотоле имя Циммервальда разнеслось по всему свету. Это произвело потрясающее впечатление на хозяина отеля. Доблестный швейцарец заявил Гримму, что надеется сильно поднять цену своему владению и потому готов внести некоторую сумму в фонд III Интернационала. Полагаю, однако, что он скоро одумался».³

Конференция учредила Международную социалистическую комиссию, дав ей мандат основать временный секретариат в Берне, который мог бы выступить в качестве посредника между группами и начал бы издавать Бюллетень, содержащий манифест и материалы конференции. Но он главным образом состоял из центристов — таких, как Гримм и Балабанова — и достиг немногого.

И все-таки, несмотря на все ее недостатки, Циммервальдская конференция была для международного социализма шагом вперед. Необходимо принять во внимание ужасную изоляцию пролетарского авангарда в те годы, когда — снова цитируя Ленина — все интернационалисты могли поместиться в четыре повозки. Позже, оглядываясь на эти события и резюмируя их значение, Троцкий вынужден был написать:

«В течение войны среди рабочих было тихо как на кладбище. Циммервальдская конференция была конференцией очень обескураженных, в своем большинстве, элементов. В потаенных убежищах масс, в окопах и т. д. было новое настроение, но оно было так глубоко и так затерроризировано, что мы не могли достичь и выразить его. Поэтому движение самому себе казалось таким слабым, что даже участники Циммервальда, в своем большинстве, сдвинулись вправо за следующий год или даже месяц. Я не освобождаю их от личной ответственности, но общее объяснение этой тенденции в том, что они плыли против течения».⁴

После конференции работа по объединению интернационалистского революционного авангарда продолжилась. Это оставалось трудной борьбой. В этих условиях Циммервальд, несомненно, был лучом надежды, как Троцкий объяснял в «Моей жизни»:

«Циммервальдская конференция дала большой толчок развитию антивоенного движения в разных странах. В Германии шире развернули свою работу спартаковцы. Во Франции образовался «Комитет для восстановления международных связей». Рабочая часть русской колонии в Париже теснее сомкнулась вокруг «Нашего слова», вынося его на своих плечах среди финансовых и иных затруднений. Мартов, в первый период усердно сотрудничавший в «Нашем слове», теперь отошел от него. Второстепенные, по существу, разногласия, еще отделявшие меня от Ленина в Циммервальде, в ближайшие месяцы сошли на нет».

Но французские власти были все более и более обеспокоены действиями Троцкого. В течение двух с половиной лет, под зорким глазом цензора, «Наше слово» продолжало свое неустойчивое существование, пока французские власти, под давлением российского правительства, не закрыли журнал. Вскоре после Циммервальдской конференции, во время мятежа на российском флоте в Тулоне, копии статьи Троцкого были найдены у некоторых матросов, и, используя это в качестве повода, в конце 1916 года французские власти выслали Троцкого.

После короткого времени, проведенного в Испании, где Троцкий познакомился с испанской тюрьмой изнутри, он был снова выслан в Нью-Йорк, где сотрудничал с Бухариным и другими российскими революционерами в издании «Нового мира», в котором публиковались статьи, фактически неотличимые от линии Ленина.

Раскол в циммервальдском лагере

Напряжение между правым и левым крылом Циммервальда, однако, росло — это была, в лучшем случае, неоднородная структура. Ленин был готов временно сосуществовать с центристами, пока не имел существенной поддержки. Но так не могло продолжаться долго. Международный раскол де факто уже существовал, и действительно это понимал только Ленин. В условиях войны и революции все половинчатые течения были обречены исчезнуть. Ленин просто помог им, настаивая на прояснении. Двусмысленность невыносима в критические моменты истории, когда нужно делать выбор безотлагательно.

Объективная ситуация толкала массы влево, на путь революции. Центристское течение Циммервальда замедляло процесс. Было только два варианта: или пройти весь путь, решительно порвав с реформизмом, и перейти к открытой революционной позиции, или вернуться в болото реформизма. Ленин, словом и делом, показал это исчерпывающе ясно. Центристы ненавидели его за этого, так как в каждый исторический момент путаники ненавидят людей с ясными идеями.

Роберт Гримм был первым, кто сдвинулся вправо. К лету 1916 года он перешел на другую сторону. Ленин был беспощаден в своей критике центристов, которые были революционерами по словам, но буржуазными реформистами на деле. Это было то, чего Ленин не переносил. Турати, Меррхейм, Бурдерон и другие центристы рано или поздно пошли по тому же пути. В конце концов от Циммервальда не осталось ничего, кроме воспоминаний — и Циммервальдской левой!

Ленин продолжал свою борьбу за новый Интернационал. Но у него была лишь маленькая горстка сторонников и, по правде говоря, во время войны он часто оказывался в меньшинстве в своей собственной фракции. У известных большевиков — таких, как Бухарин, Радек и Пятаков, например, были с ним принципиальные разногласия, особенно по важному вопросу самоопределения. В раздираемой войной Европе, разделенной колючей проволокой, в условиях, когда газеты и письма оказывались под пристальным вниманием военных цензоров, контакты с Россией были чрезвычайно трудными.

Циммервальдское послание, несмотря на его неполноту, начинало достигать цели. Рабочие в основном не приучены читать «мелкий шрифт» политических документов, но схватывают то, что, как они чувствуют, является центральным сообщением и наполняют его своим собственным содержанием. Благодаря участию Ленина в Циммервальдской конференции его статьи о войне и Интернационале шире распространились на различных языках. Циммервальдская левая добивалась важной цели — поддержки будущего Третьего Интернационала.

Шляпников в своих мемуарах объясняет, что новости о Циммервальдской конференции постепенно доходили до рабочих в России и имели выраженное положительное влияние, особенно ободряя те ячейки, которые не были непосредственно связаны с большевиками.

«Как потом выяснилось, — пишет он, — все эти ячейки стали приверженцами циммервальдских резолюций. Заметим, что эти группки между собой не были связаны, даже не знали о существовании себе подобных».⁵

И такая реакция была не только в России. В массовых партиях Второго интернационала тоже началось брожение. Теперь Германия сама двигалась к предреволюционной ситуации. В начале 1916 Отто Рюле, депутат Рейхстага, призвал к разрыву с социал-шовинистами. Независимо друг от друга немецкие левые приходили к идее необходимости нового Интернационала. Ряд публичных «Писем», исходящих от немецких левых, подписывавшихся «Спартак», вторил Ленину. «Социалистическая молодежь», основанная Карлом Либкнехтом, была главной базой левых.

Сходные процессы начались и в Австрии. Осенью 1916 года в Социалистической-демократической рабочей партии Австрии (SPÖ) сформировалось левое крыло, опирающееся на молодежь. Антивоенная агитация руководили из «Клуба Карла Маркса» в Вене. Во Франции сформировавшаяся группа левых депутатов получала письма поддержки из окопов. В Великобритании шовинистическая группа Гайндмана была вынуждена выйти из Британской социалистической партии на Солфордской конференции в апреле.

В Италии Серрати, «самый левый» из лидеров, все еще был связан с центристами, в то время как Грамши, еще юный, поддержал идеи Ленина. Социалистическая партия Швейции отклонила циммервальдскую позицию как «слишком радикальную», но большая часть рядовых членов ее поддержала. В Болгарии у тесняков («тесных» социалистов) уже была революционная антивоенная позиция. Революционные или квазиреволюционные течения начинали выкристаллизоваться в существующих массовых организациях повсюду.

От империалистической войны — к социалистической революции

Дорога к революции была долгой и трудной — это и сейчас так. История не знает коротких путей, и нет никаких волшебных формул, которые могут сделать нашу работу быстрей или легче. Ленин много раз говорил о необходимости революционного терпения. Трудности, с которыми мы сталкиваемся сегодня, незначительны по сравнению с ужасными проблемами, с которыми боролись Ленин и Троцкий во время Первой мировой войны. В мире, где рабочие стреляли друг в друга и кололи штыками, чтобы защитить интересы соответствующих правящих классов, лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», должно быть, походил на мрачную иронию. Основания для международного социализма, казалось, были мертвы и похоронены под горой трупов. Перспектива социалистической революции походила на невозможную утопию, бесполезную мечту.

Казалось, что кошмар реакции никогда не закончится. И все же в глубинах постепенно рождались новые настроения. В грязи и крови траншей пробуждался человеческий разум. В хлебных очередях живущие впроголодь женщины начинали жаловаться на войну и на богатых паразитов, которые жирели за счет их детей. На фабриках и в полях рабочие и крестьяне начинали приходить в движение — сначала медленно и нерешительно, затем — со все большей смелостью и решимостью. Признаки безошибочно указывали на растущий кризис.

Перемены были очевидны. Обозленная толпа в Германии засвистала правого социалистического лидера Шейдемана. В Глазго женщины из рабочего класса организовали забастовку квартиросъемщиков при поддержке рабочих, которая имела революционный оттенок. В нескольких странах прошли демонстрации против высокой стоимости жизни. И, прежде всего, рост социального брожения во всех воюющих державах выразился в резком увеличении числа забастовок:

	Год	Стачек	Бастующих
Германия	1915	137	14000
	1916	240	129000
Франция	1915	98	9000
	1916	314	41000
Россия	1915	928	539000
	1916	1410	1086000137

В практическом выражении актуальные достижения той небольшой конференции в сентябре 1915 были малы. Ее значение было более символическим, чем реальным. Самым важным аспектом не была сама конференция («Циммервальдское движение», которое включало противоречивые элементы, скоро сошло на нет, не закончившись ничем).

Циммервальдская левая не могла иметь самостоятельного значения за исключением стартовой площадки для нового Интернационала. Но он мог был быть построен в результате больших событий, от которых отделяло всего несколько месяцев. Циммервальд дал Ленину неоценимый опыт и широкий круг контактов в разных странах. Это было необходимой стадией движения к Октябрю. Но подобная перспектива казалась в то время очень далекой.

Наиболее важной была борьба Ленина за отделение подлинных революционных интернационалистов от общей путаницы левого реформизма и центризма, за подлинный революционный марксизм, за Третий Интернационал. Многим людям кажется, что Ленин был слишком резким, слишком упрямым, слишком неуступчивым; одним словом, «сектантом». Но, как позже написал Троцкий, обвинение в сектантстве от оппортунистов — чаще всего комплимент. Определенно, эта бескомпромиссная твердость позволила Ленину вместе с Троцким привести большевистскую партию к победе.

Ленин был очень оптимистичным человеком. Но даже он не был неуязвим для депрессивных настроений. Время от времени он мучился мыслью, что может не дожить до революции, не увидеть ее. В Рождество 1916 он написал письмо Инессе Арманд, в котором выразились его глубинные опасения: «революционное движение растет крайне медленно и туго». И добавил: «Это надо перенести».⁶ В выступлении перед швейцарскими молодыми социалистами, состоявшемся в январе 1917, Ленин сказал: «Мы, старшее поколение, возможно не увидим решающие сражения наступающей революции». Месяц спустя царь был свергнут. Меньше чем через год большевики пришли к власти в России.

Сегодня Октябрьская революция представляется многим людям как нечто неизбежное, почти предопределенное судьбой. Но это было не так. Триумф большевизма не был ни быстрым, ни легким. Прежде чем большевики смогли взять власть, они должны были завоевать массы. А прежде чем они смогли завоевать массы, сперва они должны были объединить революционный авангард. Это потребовало безжалостной борьбы с целью очищения движения от реформистских и пацифистских иллюзий, борьбы с левореформистской путаницей и центристской нерешительностью, и выработки по-настоящему революционной и интернационалистской политики. Циммервальдская конференция знаменовала важную ступень этой борьбы.

Значение Циммервальда сегодня

Какие выводы мы можем сделать из Циммервальда столетие спустя? Только такие: кризис капитализма всегда порождает свою противоположность. Из самых реакционных ситуаций могут возникнуть новые беспрецедентные революционные взрывы. И они могут произойти тогда, когда их меньше всего ждут. Малые силы, которые собрались в Циммервальде, могли заполнить четыре дилижанса. Марксистские силы в мировом масштабе сегодня относительно малы, но намного более многочисленны, чем тогда. Кроме того, подлинного марксистские силы в 1915 были почти полностью оторваны от рабочего класса. Они в полном смысле слова шли против течения.Реальное значение Циммервальда сегодня в том, что всегда, при любых обстоятельствах, наша обязанность — продолжать борьбу за социалистическую революцию, защищать марксистские идеи и обучать кадры. Сегодня мы можем сказать, что движение было отброшено назад. Ленинский Коммунистический интернационал был разрушен Сталиным, от него осталось лишь воспоминание. Саму Октябрьскую революцию подорвал бюрократический сталинистский режим, который захватил власть после смерти Ленина, создал чудовищную карикатуру на социализм и затянул Советский Союз в пропасть. Падение СССР интерпретировалось как конец коммунизма, конец социализма и даже — конец истории.

Но от истории нельзя избавиться так легко. Двадцать пять лет спустя после краха сталинизма, мы сталкиваемся с еще более существенным историческим поворотным моментом. Кризис 2008 года показал, что капитализм достиг своих исторических пределов. Диалектически, все факторы, которые двигали мировую экономику вверх, соединились, чтобы увлечь всю систему вниз по бесконечной спирали спада экономической активности.

На протяжении шести или семи лет с того момента, как начался коллапс, все правительства мира стремились восстановить старое экономическое равновесие. Но все попытки восстановить экономическое равновесие служили разрушению равновесия социального и политического. Кроме того, все эти попытки не привели к достижению чего-либо, хотя бы похожего на экономическое равновесие. И теперь мировая экономика балансирует на краю нового, еще более катастрофического обвала.

Эта ситуация неизбежно сопровождается резкими изменениями в массовом сознании. Повсюду — от Турции до Бразилии, от Греции до Испании, от Шотландии до Ирландии — массы ищут выход из кризиса. Старые идеи, партии и политики проверяются и отбраковываются. Бурлящий поток недовольства негодования и ярости дает начало поискам радикального выхода из кризиса.

Новое поколение абсолютно лишено предубеждений, пессимизма и ядовитого скептицизма, в который окрашена перспектива старших поколений, тех, кто видел только поражения и трудности и потерял желание бороться. Молодежь естественно революционна и абсолютно открыта для идей революционного марксизма. Именно на этот слой опирался Ленин.

Сегодня Международная Марксистская Тенденция занимает то же самое идеологическое поле, которая сто лет назад занимала Циммервальдская левая. Мы горды принять знамя Ленина как наше собственное. Мы обязаны защитить идеи, программу и принципы большевизма как те единственные идеи, которые могут вывести человечество из ужасного кризиса, в который его погрузил капитализм.

Как и Ленин, мы повернемся спиной к трусам и скептикам, которые хотят оставить идеи марксизма, смягчить и сделать обтекаемой нашу революционную программу, чтобы понравиться спекулянтам на идее единства. Как и Ленин, мы тверды и непримиримы по всем принципиальным вопросам, но остаемся гибкими в вопросах тактики. Мы призываем всех рабочих и молодежь, которые ищут революционный путь, присоединиться к ММТ и помочь нам построить партию — ту машину, которая абсолютно необходима, чтобы изменить общество и вызвать социалистическое преобразование мира.

Кинталь

Вторая конференция Циммервальдского движения, на которую приехали Ленин, Зиновьев и Инесса Арманд, была созвана в Кинтале 24–30 апреля 1916. Это было шагом вперед по сравнению с Циммервальдской конференцией, поскольку здесь не только осудили буржуазные правительства, партии и прессу, но также подвергли критике социал-патриотов и буржуазных пацифистов, и было категорически заявлено, что единственный способ прекратить войны — приход к власти рабочего класса и отмена частной собственности. В заключительном заявлении говорится: «Борьба за прочный мир может заключаться лишь в борьбе за осуществление социализма» (курсив в оригинале).

Анекдотический постскриптум

Добропорядочные граждане Циммервальда сделали все возможное, чтобы уничтожить память о конференции. В 1962 мемориальные доски любого вида были запрещены. Чтобы саботировать попытки левых отпраздновать 50-ю годовщину конференции, антикоммунисты даже организовали «контрконференцию» в 1965. В 1971 они сделали еще один шаг и уничтожили небольшую гостиницу, где останавливался Ленин. Запрет был снят только в 1970-е.