Предисловие

Либералы и даже множество тех, кто считает себя марксистами, сегодня грешат предельно вольным употреблением терминов «фашист» и «фашизм». Они бросаются ими как эпитетом или политическим ругательством против правых деятелей, которых они особенно презирают, или против всяких реакционеров вообще.

После Второй мировой войны и до сегодняшних дней ярлык «фашист» применялся к таким политическим деятелям и движениям, как Дональд Трамп, сенатор Джозеф Маккарти, Владимир Путин, партия «Альтернатива для Германии», Виктор Орбан, американские либертарианцы, Саддам Хусейн, Рональд Рейган, Реджеп Эрдоган и многим другим.

Итак, они все – фашисты? А если не все, то как определить, кто фашист, а кто нет?

Неразборчивое использование термина на самом деле отражает неопределенность его значения у самих называющих. На просьбу определить фашизм либералы отвечают такими терминами, как диктатура, истерия толпы, антисемитизм, беспринципная пропаганда, гипнотическое воздействие безумного оратора на массы и т.д. Путаница, опора на впечатления и эмоции со стороны либералов не удивительны. Но превосходство марксизма заключается в его способности анализировать и различать социальные и политические явления. То, что многие из тех, кто называет себя марксистами, не могут определить фашизм более адекватно, чем либералы, не является полностью их ошибкой. Осознают они это или нет, большая часть их интеллектуального наследия прямо или косвенно исходит от социал-демократических (реформистских социалистических) и сталинистских движений, которые господствовали среди левых в 1930-х годах, когда фашизм одерживал победу за победой. Эти движения не только позволили нацизму прийти к власти в Германии без единого выстрела, но и потерпели полную неудачу в деле понимания природы и динамики фашизма и способа борьбы с ним. После триумфа фашизма им пришлось многое умалчивать, и поэтому они воздержались от проведения марксистского анализа, который, по крайней мере, мог бы обучить и подготовить следующие поколения.

Но есть марксистский анализ фашизма. Он был сделан Львом Троцким во время подъема фашизма. Это был один из крупнейших вкладов Троцкого в марксизм. Он начал эту работу после победы Муссолини в Италии в 1922 году и довел ее до высшей точки в годы, предшествовавшие триумфу Гитлера в Германии в 1933 году. Впервые эта компилятивная работа была выпущена издательством Pioneer Publishers в августе 1944 года. Однако в течение долгого времени в своем полном объеме она оставалась доступной на самых разных языках, но не на языке ее изначального автора – русском. Российский читатель до сих пор мог найти лишь отдельные разделы и цитаты из нее. Сегодня мы исправляем это историческое упущение.

В своих попытках обратить внимание Коммунистической партии Германии и Коммунистического Интернационала на смертельную опасность и сплотить единый рабочий фронт против нацизма Троцкий подверг критике политики социал-демократических и сталинистских партий. Они представляли собой сборник почти всех ошибочных, неэффективных и самоубийственных позиций, которые рабочие организации могут занять в отношении фашизма, поскольку позиции немецких партий варьировались от оппортунистического уклонения и предательства справа (у социал-демократов) до ультралевого абстенционизма¹ и предательства (у сталинистов).

Коммунистическое движение все еще находилось в периоде своего ультралевого угара (так называемая политика «третьего периода»), когда нацистское движение начало разрастаться как снежный ком. Для сталинистов каждая капиталистическая партия автоматически была «фашистской». Еще более катастрофичным, чем это сбивание с толку рабочих, было знаменитое изречение Сталина о том, что фашизм и социал-демократия были «близнецами», а не противоположностями. После этого социалистов объявили «социал-фашистами» и стали считать их главными врагами. Конечно, не могло быть единого фронта с социал-фашистскими организациями, и те, кто, как Троцкий, призывал к такому единому фронту, также были названы социал-фашистами, и с ними обращались соответственно.

Насколько оторванной от реальности была сталинская линия, можно проиллюстрировать, вспомнив ее «адаптацию» на американской почве. На выборах 1932 года американские сталинисты осудили Франклина Делано Рузвельта (Демократическая партия) как фашистского кандидата, а Нормана Томаса (Социалистическая партия) как социал-фашистского кандидата. То, что было нелепо применительно к политике США, имело трагические последствия в Германии.

В первые дни после прихода нацистов к власти сталинисты хвастались, что их линия была на 100 процентов правильной, что Гитлер мог продержаться всего несколько месяцев и что затем возникнет Советская Германия («После Гитлера придем мы!»). Срок исполнения этого чуда был увеличен сначала с трех до шести, потом до девяти месяцев, а затем пустое бахвальство сошло на нет. Масштаб поражения, понесенного рабочим классом, особый характер фашизма, отличающий его от других реакционных режимов или диктатур, стали очевидны всем, угроза Советскому Союзу и перевооружение немецкого империализма начали обретать конкретную форму. Это привело к изменению линии Кремля в 1935 году, и коммунистические партии во всем мире после этого зигзагом сместились далеко вправо, даже правее социал-демократов. Такова была их позиция перед лицом растущей фашистской угрозы во Франции и Испании.

Военный крах немецкого, итальянского и ряда более мелких фашистских режимов во Второй мировой войне убедил большинство людей в том, что фашизм был уничтожен навсегда и настолько дискредитирован, что он никогда больше не сможет привлечь к себе последователей. С тех пор появление новых фашистских групп и тенденций почти в каждой капиталистической стране (особенно на территории бывшего СССР) показало, что подобные соображения скорее выдавали желаемое за действительное. Иллюзия, что Вторая мировая война велась, чтобы обезопасить мир от фашизма, ушла в прошлое, как и более старая иллюзия, что Первая мировая война велась, чтобы обеспечить «вечный мир». Частички фашистского вируса непременно выживают в среде капитализма. Кризис может развить его до масштабов эпидемии, если не будут применены радикальные контрмеры.

Предупрежден – значит вооружен. Труд Троцкого на эту тему может и должен быть использован в качестве мощного оружия антифашистского арсенала.

Отдельные материалы и фрагменты этой работы (например, «Буржуазия, мелкая буржуазия и пролетариат») были выпущены во время их написания в «Бюллетене оппозиции (большевиков-ленинцев)» на русском языке в 1930-е годы. Отдавая должное автору, я интегрировал их в данный перевод без каких-либо изменений, такими, какие они были изначально. Иные части, выходившие изначально на иностранных языках, так и не получили за прошедшие с тех пор десятилетия должного перевода на русский. Над ними я проводил непосредственную работу по переводу, литературной и контекстуальной адаптации для современного российского читателя.

Алекс, 24 августа 2024

Фашизм: что это такое?

15 ноября 1931 г.

Что такое фашизм? Название возникло в Италии. Все ли формы контрреволюционной диктатуры были фашистскими или нет (то есть до появления фашизма в Италии)?

В Испании бывшую диктатуру Примо де Риверы 1923–30 годов, Коминтерн называет фашистской диктатурой. Верно это или нет? Мы считаем, что это неверно.

Фашистское движение в Италии было стихийным движением больших масс, с новыми вождями из низов. Это – плебейское движение по происхождению, направляемое и финансируемое крупными капиталистическими державами. Оно вышло из среды мелкой буржуазии, люмпен-пролетариата и даже в определенной степени из пролетарских масс; Муссолини – бывший социалист, который «сделал себя сам» благодаря этому движению.

Примо де Ривера был аристократом. Он занимал высокий военный и бюрократический пост и был губернатором Каталонии. Он совершил свой переворот с помощью государственных и военных сил. Диктатуры Испании и Италии – это две совершенно разные формы диктатуры. Необходимо различать их. Муссолини с трудом примирял многие старые военные институты с фашистской милицией². Для Примо де Риверы этой проблемы не существовало.

Движение в Германии во многом аналогично итальянскому. Это массовое движение, его лидеры используют много социалистической демагогии. Это необходимо для создания массового движения.

Подлинная основа [фашизма] – мелкая буржуазия. В Италии у него очень большая база – мелкая буржуазия городов и крестьянство. В Германии также есть большая база для фашизма…

Можно сказать, и это верно в определенной степени, что новый средний класс, функционеры государства, частные администраторы и т.д. могут составить такую базу. Но это новый вопрос, который необходимо проанализировать…

Чтобы иметь возможность предвидеть что-либо относительно фашизма, необходимо иметь определение этой идеи. Что такое фашизм? Каковы его основа, его форма и его характеристики? Как будет происходить его развитие? Необходимо изучить это явление на основе научного метода и марксизма.

Как произошел триумф Муссолини

1932 г.

В тот момент, когда «нормальные» полицейские и военные ресурсы буржуазной диктатуры вместе с их парламентскими ширмами уже недостаточны для поддержания общества в состоянии равновесия, – наступает очередь фашистского режима. С помощью фашистской агентуры капитализм приводит в движение массы обезумевшей мелкой буржуазии и банды деклассированного и деморализованного люмпен-пролетариата – все бесчисленное множество людей, которых сам финансовый капитал довел до отчаяния и безумия.

От фашизма буржуазия требует основательной работы; прибегнув к методам гражданской войны, она настаивает на мире на протяжении многих лет. И фашистская агентура, используя мелкую буржуазию как таран, преодолевая все препятствия на своем пути, выполняет основательную работу. После победы фашизма финансовый капитал непосредственно и немедленно захватывает в свои руки, как в стальные тиски, все органы и учреждения суверенитета, исполнительно-административную власть и государственный надзор за образованием: весь государственный аппарат вместе с армией, муниципалитетами, университетами, школами, прессой, профсоюзами и кооперативами. Когда государство становится фашистским, это означает не только то, что формы и методы правления изменяются в соответствии с образцами, установленными Муссолини, – изменения в этой сфере в конечном счете играют второстепенную роль, – но это означает прежде всего, что в большинстве случаев уничтожаются рабочие организации, что пролетариат низводится до аморфного состояния; и что создается система управления, которая глубоко проникает в массы и которая служит для того, чтобы помешать самостоятельной кристаллизации пролетариата. В этом как раз и заключается суть фашизма.

* * *

Итальянский фашизм был непосредственным результатом предательства реформистами восстания итальянского пролетариата. С момента окончания [Первой мировой] войны в революционном движении в Италии наблюдался подъем, и в сентябре 1920 года он привел к захвату фабрик и предприятий рабочими. Диктатура пролетариата была реальным фактом; не хватало только организовать ее и сделать из нее все необходимые выводы. Социал-демократия испугалась и отскочила. После своих смелых и героических усилий пролетариат остался лицом к лицу с пустотой. Дезорганизация революционного движения стала важнейшим фактором роста фашизма. В сентябре революционное наступление застопорилось; а в ноябре уже состоялась первая крупная демонстрация фашистов (захват Болоньи³).

Правда, пролетариат и после сентябрьской катастрофы был способен вести оборонительные бои. Но социал-демократия заботилась только об одном: вывести рабочих из боя ценой одной уступки за другой. Социал-демократия надеялась, что покорное поведение рабочих восстановит «общественное мнение» буржуазии против фашистов. Более того, реформисты даже сильно рассчитывали на помощь короля Виктора Эммануила. До последнего часа они всеми силами удерживали рабочих от сражения с бандами Муссолини. Это им ничего не дало. Корона вместе с верхушкой буржуазии переметнулась на сторону фашизма. Убедившись в последний момент, что фашизм не остановить повиновением, социал-демократы обратились к рабочим с призывом ко всеобщей забастовке. Но их воззвание потерпело фиаско. Реформисты так долго смачивали порох, опасаясь, как бы он не взорвался, что когда они наконец дрожащей рукой поднесли к нему горящий фитиль, порох не загорелся.

Через два года после своего возникновения фашизм оказался у власти. Он укрепился благодаря тому, что первый период его господства совпал с благоприятной экономической конъюнктурой, последовавшей за депрессией 1921–1922 годов. Фашисты раздавили отступающий пролетариат наступающими силами мелкой буржуазии. Но это было достигнуто не одним ударом. Даже придя к власти, Муссолини продолжал свой курс с должной осторожностью: у него еще не было готовых образцов. В течение первых двух лет даже конституция не была изменена. Фашистское правительство приняло характер коалиции. Тем временем фашистские банды были заняты работой дубинками, ножами и пистолетами. Только таким образом постепенно создавалось фашистское правительство, что означало полное удушение всех независимых массовых организаций.

Муссолини добился этого ценой бюрократизации самой фашистской партии. Используя наступающие силы мелкой буржуазии, фашизм задушил ее в тисках буржуазного государства. Муссолини не мог поступить иначе, поскольку разочарование масс, которые он объединил, влекло за собой самую непосредственную опасность в будущем. Бюрократизировавшийся фашизм очень близок к другим формам военной и полицейской диктатуры. Он больше не обладает своей прежней социальной опорой. Главный резерв фашизма – мелкая буржуазия – был представлен. Только историческая инерция позволяет фашистскому правительству держать пролетариат в состоянии распыленности и беспомощности.

В своей политике по отношению к Гитлеру немецкая социал-демократия не смогла добавить ни единого слова: она только повторяет более тяжеловесно то, что в свое время с большим размахом делали итальянские реформисты. Последние объясняли фашизм как послевоенный психоз; немецкая социал-демократия видит в нем «версальский»⁴ или кризисный психоз. В обоих случаях реформисты закрывают глаза на органический характер фашизма как массового движения, вырастающего из краха капитализма.

Опасаясь революционной мобилизации рабочих, итальянские реформисты возложили все свои надежды на «государство». Их лозунг был: «Помогите! Виктор Эммануил, окажите давление!» У немецкой социал-демократии нет такой демократической опоры, как монарх, верный конституции. Поэтому им приходится довольствоваться президентом – «Помогите! Гинденбург⁵, окажите давление!»

Ведя борьбу с Муссолини, то есть отступая перед ним, Турати⁶ выставил свой ослепительный девиз: «Нужно иметь мужество, чтобы быть трусом». Немецкие реформисты менее резвы в своих лозунгах. Они требуют «мужества быть непопулярным» (Mut zur Unpopularitaet) – что равнозначно одному и тому же. Не следует бояться непопулярности, которая была вызвана собственным трусливым заигрыванием с врагом.

Одинаковые причины порождают одинаковые следствия. Если бы ход событий зависел только от руководства социал-демократической партии, карьера Гитлера была бы заранее обеспечена.

Однако следует признать, что Коммунистическая партия Германии также мало чему научилась из итальянского опыта.

Итальянская коммунистическая партия возникла почти одновременно с фашизмом. Но те же условия революционного отлива, которые привели фашистов к власти, послужили препятствием для развития коммунистической партии. Она не отдавала себе отчета в масштабах фашистской опасности; она убаюкивала себя революционными иллюзиями; она была непримиримо враждебна политике единого фронта; короче говоря, она была поражена всеми детскими болезнями. Неудивительно! Ей было всего два года. В ее глазах фашизм представлялся всего лишь «капиталистической реакцией». Особых черт фашизма, которые вытекают из мобилизации мелкой буржуазии против пролетариата, коммунистическая партия не могла различить. Итальянские товарищи сообщают мне, что, за исключением Грамши⁷, коммунистическая партия даже не допускала возможности захвата власти фашистами. После того, как пролетарская революция потерпела поражение, после того, как капитализм устоял и контрреволюция восторжествовала, как могли возникнуть какие-либо дальнейшие контрреволюционные потрясения? Как могла буржуазия восстать против самой себя! Такова была суть политической ориентации Итальянской коммунистической партии. Более того, нельзя упускать из виду тот факт, что итальянский фашизм был тогда новым явлением, только формирующимся; даже для более опытной партии было бы нелегко выделить его специфические черты.

Руководство Коммунистической партии Германии сегодня почти дословно воспроизводит позицию, из которой исходили итальянские коммунисты; фашизм есть не что иное, как капиталистическая реакция; с точки зрения пролетариата, различие между разными типами капиталистической реакции бессмысленно. Этот вульгарный радикализм тем менее простителен, что немецкая партия намного старше итальянской в соответствующий период; кроме того, марксизм теперь обогащен трагическим опытом Италии. Настаивать на том, что фашизм уже властвует, или отрицать саму возможность его прихода к власти, политически равнозначно одному и тому же. Игнорирование специфической природы фашизма неизбежно парализует волю к борьбе против него.

Основная тяжесть вины, конечно, ложится на руководство Коминтерна. Итальянские коммунисты прежде всего были обязаны подать сигнал тревоги. Но Сталин вместе с Мануильским⁸ заставили их отказаться от важнейших уроков собственного уничтожения.

Мы уже видели, с какой усердной поспешностью Эрколи⁹ перешел на позицию социал-фашизма, т.е. на позицию пассивного ожидания победы фашизма в Германии.

Фашистская угроза нависает над Германией

1930 г.

Официальная печать Коминтерна теперь изображает результаты выборов в Германии [сентябрь 1930] как колоссальную победу коммунизма, что ставит на повестку дня лозунг Советской Германии. Бюрократические оптимисты не хотят вдуматься в смысл соотношения сил, которое раскрывает избирательная статистика. Они рассматривают цифру возросшего числа голосов за коммунистов независимо от революционных задач, созданных обстановкой, и препятствий, которые она создает. Коммунистическая партия получила около 4 600 000 голосов против 3 300 000 в 1928 году. С точки зрения «нормальной» парламентской механики, прирост в 1 300 000 голосов значителен, даже если принять во внимание рост общего числа избирателей. Но прирост партии совершенно меркнет по сравнению со скачком фашизма с 800 000 до 6 400 000 голосов. Не менее важное значение для оценки выборов имеет тот факт, что социал-демократия, несмотря на значительные потери, сохранила свои основные кадры и все же получила значительно большее число голосов трудящихся [8 600 000], чем Коммунистическая партия.

Между тем, если бы мы спросили себя: «Какое сочетание международных и внутренних обстоятельств могло бы повернуть рабочий класс к коммунизму с большей скоростью?», – мы не смогли бы найти примера более благоприятных обстоятельств для такого поворота, чем ситуация в современной Германии: петля Янга¹⁰, экономический кризис, разрушение старого порядка, кризис парламентаризма, ужасное саморазоблачение правящей социал-демократии. С точки зрения этих конкретных исторических обстоятельств удельный вес Германской коммунистической партии в общественной жизни страны, несмотря на выигрыш 1 300 000 голосов, остается пропорционально малым.

Слабость позиций коммунизма, неразрывно связанного с политикой и режимом Коминтерна, обнаруживается яснее, если мы сравним нынешний общественный вес Коммунистической партии с теми конкретными и неотложными задачами, которые ставят перед ней нынешние исторические обстоятельства.

Правда, сама коммунистическая партия не ожидала такого выигрыша. Но это доказывает, что под ударами ошибок и поражений руководство коммунистических партий отвыкло от больших целей и перспектив. Если вчера оно недооценивало свои возможности, то сегодня оно снова недооценивает трудности. Так одна опасность умножается на другую.

Между тем, первая характеристика действительно революционной партии – это умение смотреть реальности в лицо.

* * *

Для того, чтобы социальный кризис мог вызвать пролетарскую революцию, необходимо, помимо других условий, чтобы произошел решительный поворот мелкобуржуазных классов в сторону пролетариата. Это дает пролетариату возможность стать во главе нации в качестве ее вождя.

Последние выборы обнаружили – и в этом их главное симптоматическое значение – сдвиг в противоположную сторону. Под ударом кризиса мелкая буржуазия качнулась не в сторону пролетарской революции, а в сторону самой крайней империалистической реакции, увлекая за собой значительные слои пролетариата.

Гигантский рост национал-социализма является выражением двух факторов: глубокого социального кризиса, выводящего из равновесия мелкобуржуазные массы, и отсутствия революционной партии, которую народные массы считали бы признанным революционным вождем. Если коммунистическая партия есть партия революционной надежды, то фашизм как массовое движение есть партия контрреволюционного отчаяния. Когда революционная надежда охватывает всю пролетарскую массу, она неизбежно тянет за собой на путь революции значительные и растущие слои мелкой буржуазии. Именно в этой сфере выборы выявили обратную картину: контрреволюционное отчаяние охватило мелкобуржуазную массу с такой силой, что она потянула за собой многие слои пролетариата.

Фашизм в Германии стал реальной опасностью как острое выражение беспомощного положения буржуазного режима, консервативной роли социал-демократии в этом режиме и накопившегося бессилия Коммунистической партии его упразднить. Кто это отрицает, тот либо слеп, либо хвастун.

Опасность приобретает особую остроту в связи с вопросом о темпе развития, который зависит не только от нас. Малярийный характер политической кривой, выявленной выборами, говорит о том, что темп развития национального кризиса может оказаться очень быстрым. Другими словами, ход событий в самом ближайшем будущем может воскресить в Германии на новом историческом витке старое трагическое противоречие между зрелостью революционной ситуации, с одной стороны, и слабостью и стратегическим бессилием революционной партии, с другой. Об этом надо сказать ясно, открыто и, главное, вовремя.

* * *

Из Москвы уже дан сигнал к политике бюрократического престижа, которая прикрывает ошибки вчерашнего дня и подготавливает завтрашний день лживыми криками о торжестве новой линии. Чудовищно преувеличивая победу партии, чудовищно преуменьшая трудности, истолковывая даже успехи фашизма как положительный фактор для пролетарской революции, «Правда» тем не менее кратко поясняет: «Успехи партии не должны вскружить нам голову». Предательская политика сталинского руководства и здесь верна себе. Анализ ситуации дается в духе некритической ультралевизны. Таким образом, партия сознательно толкается на путь авантюризма. Одновременно Сталин заранее готовит себе алиби с помощью ритуальной фразы о «головокружении». Именно эта политика, близорукая, беспринципная, может погубить германскую революцию.

* * *

Можно ли заранее рассчитать силу сопротивления консерватизма социал-демократических рабочих? Нельзя. В свете событий последнего года эта сила кажется гигантской. Но правда в том, что больше всего сплотить социал-демократию помогла неправильная политика коммунистической партии, нашедшая свое высшее обобщение в нелепой теории социал-фашизма. Для измерения действительного сопротивления социал-демократических рядов требуется другой показатель, а именно правильная коммунистическая тактика. При этом условии – а это немаловажное условие – реальная степень внутреннего единства социал-демократии может быть обнаружена в сравнительно короткий срок.

В другой форме сказанное выше относится и к фашизму: он возник, помимо прочих наличных условий, из судорог стратегии Зиновьева-Сталина¹¹. Какова его наступательная сила? Какова его устойчивость? Достиг ли он своей высшей точки, как уверяют нас оптимисты ex-officio [коминтерновские и партийные функционеры], или он только на первой ступеньке лестницы? Этого нельзя предсказать механически. Это можно определить только действием. Именно в отношении фашизма, который является бритвой в руках классового врага, неправильная политика Коминтерна может дать фатальные результаты в короткий срок. С другой стороны, правильная политика – правда, не в такой короткий срок – может подорвать позиции фашизма.

Если коммунистическая партия, несмотря на исключительно благоприятные обстоятельства, оказалась бессильной серьезно поколебать строй социал-демократии с помощью формулы «социал-фашизма», то реальный фашизм теперь угрожает этой устойчивости уже не словесными формулами так называемого радикализма, а химическими формулами взрывчатых веществ. Как бы ни было верно, что социал-демократия всей своей политикой подготовила расцвет фашизма, не менее верно и то, что фашизм выступает как смертельная угроза прежде всего той самой социал-демократии, все великолепие которой неразрывно связано с парламентарно-демократически-пацифистскими формами и методами правления.

Из этой обстановки вытекает политика единого фронта трудящихся против фашизма. Она открывает огромные возможности для Коммунистической партии. Однако условием успеха является отказ от теории и практики «социал-фашизма», вред которой становится в современных условиях физически ощутимым.

Социальный кризис неизбежно вызовет глубокие расколы внутри социал-демократии. Радикализация масс коснется и социал-демократов. Нам неизбежно придется заключать соглашения с различными социал-демократическими организациями и фракциями против фашизма, ставя в этой связи определенные условия перед вождями, перед взорами масс… Мы должны вернуться от пустой официальной фразы о едином фронте к политике единого фронта, как она была сформулирована Лениным и всегда проводилась большевиками в 1917 году.

Эзопова басня

1932 г.

Однажды торговец скотом погнал быков на бойню. И мясник приблизился с острым ножом.

«Давайте сомкнем ряды и поднимем этого палача на рога», – предложил один из быков.

«Извольте, чем мясник хуже того торговца, который хлыстом нас сюда пригнал?» – отвечали быки, получившие политическое образование в институте Мануильского [Коминтерн].

«Но мы сможем потом заняться и торговцем!»

«Ничего не поделаешь, – ответили быки, твердые в своих принципах, советнику – Ты пытаешься защитить наших врагов слева – ты сам социальный мясник».

И они отказались сплотить ряды.

Немецкие полицейские и армия

1932 г.

В случае реальной опасности социал-демократия делает ставку не на «Железный фронт»¹², а на прусскую полицию. Она трепещет без своего покровителя! Тот факт, что полиция изначально была набрана в большом количестве из социал-демократических рабочих, абсолютно бессмыслен. Сознание определяется средой даже в этом случае. Рабочий, который становится полицейским на службе капиталистического государства, является буржуазным полицейским, а не рабочим. В последние годы этим полицейским пришлось гораздо больше бороться с революционными рабочими, чем с нацистскими студентами. Такая подготовка не проходит бесследно. И самое главное: каждый полицейский знает, что, хотя правительства могут меняться, полиция остается.

Теоретический орган социал-демократии Der Freie Wort (какой жалкий листок!) в своем новогоднем номере печатает статью, в которой политика «терпимости» излагается в ее высшем смысле. Гитлер, оказывается, никогда не сможет прийти к власти против полиции и рейхсвера [германской армии]. Теперь, согласно конституции, рейхсвер находится под командованием президента республики. Следовательно, фашизм не опасен, пока во главе правительства остается верный конституции президент. Режим Брюнинга¹³ должен поддерживаться до президентских выборов, чтобы затем можно было избрать конституционного президента с помощью союза с парламентской буржуазией; и тем самым путь Гитлера к власти будет перекрыт еще на семь лет…

Политики реформизма, эти ловкие кукловоды, искусные интриганы и карьеристы, опытные парламентские и министерские махинаторы, как только ход событий выбрасывает их из привычной сферы деятельности, как только они оказываются лицом к лицу с важнейшими непредвиденными обстоятельствами, они оказываются – более мягкого выражения для этого нет – бездарными существами.

Полагаться на президента – значит полагаться только на «правительство»! Столкнувшись с надвигающейся схваткой пролетариата и фашистской мелкой буржуазии – двух лагерей, которые вместе составляют подавляющее большинство немецкой нации, – эти марксисты из «Форвертс» [главная социал-демократическая газета] взывают к сторожу, чтобы он пришел им на помощь: «Помогите! Правительство, окажите давление!» (Staat, greif zu!)

Буржуазия, мелкая буржуазия и пролетариат

1933 г.

Всякий серьезный анализ политической обстановки должен исходить из взаимоотношения трех классов: буржуазии, мелкой буржуазии (в том числе крестьянства) и пролетариата.

Могущественная экономически крупная буржуазия сама по себе представляет ничтожное меньшинство нации. Чтобы упрочить свое господство, она должна обеспечить определенные взаимоотношения с мелкой буржуазией, а через ее посредство – с пролетариатом.

Для понимания диалектики этих взаимоотношений необходимо выделить три исторических этапа: на заре капиталистического развития, когда буржуазия для разрешения своих задач нуждалась в революционных методах; в период расцвета и зрелости капиталистического режима, когда буржуазия придала своему господству упорядоченные, мирные, консервативные демократические формы; наконец, на закате капитализма, когда буржуазия вынуждена прибегать к методам гражданской войны против пролетариата, чтобы сохранить свое право на эксплуатацию.

Политические программы, характерные для этих трех этапов: якобинизм, реформистская демократия (в том числе и социал-демократия) и фашизм являются по существу программами мелкобуржуазных течений. Уже одно это обстоятельство показывает, какое огромное, точнее, решающее значение имеет политическое самоопределение мелкобуржуазных толщ нации для судьбы буржуазного общества в целом!

Однако, взаимоотношения между буржуазией и ее основной социальной опорой, мелкой буржуазией, отнюдь не основаны на взаимном доверии и мирном сотрудничестве. В массе своей мелкая буржуазия есть эксплуатируемый и обиженный класс. Она завидует крупной буржуазии и нередко ненавидит ее. С другой стороны, и буржуазия, прибегая к поддержке мелкой буржуазии, не доверяет ей, ибо боится, с полным основанием, что та всегда склонна переступить указанные ей сверху пределы.

Прокладывая и расчищая пути для буржуазного развития, якобинцы на каждом шагу вступали в острые столкновения с буржуазией. Они служили ей в беспощадной борьбе с нею. Выполнив свою ограниченную историческую задачу, якобинцы пали, ибо господство капитала было предопределено.

Через ряд этапов буржуазия утвердила свою власть в форме парламентской демократии. Опять-таки, совсем не мирно и не добровольно. Буржуазия смертельно боялась всеобщего избирательного права. Но в конце концов при помощи сочетания репрессий и уступок, голодного кнута и реформ, она подчинила себе в рамках формальной демократии не только старую мелкую буржуазию, но в значительной мере и пролетариат, через посредство новой мелкой буржуазии, – рабочей бюрократии. В августе 1914 года империалистская буржуазия оказалась способна через посредство парламентской демократии повести на бойню десятки миллионов рабочих и крестьян.

Но именно с войны начинается явный закат капитализма и прежде всего демократической формы его владычества. Дело идет теперь уже не о новых реформах и подачках, а об урезке и отнятии старых. Политическое господство буржуазии приходит тем самым в противоречие не только с учреждениями пролетарской демократии (профессиональные союзы и политические партии), но и с парламентарной демократией, в рамках которой сложились рабочие организации. Отсюда поход против «марксизма», с одной стороны, демократического парламентаризма, с другой.

Но как верхи либеральной буржуазии не способны были в свое время одними собственными силами справиться с монархией, феодалами и церковью, так магнаты финансового капитала не способны одними собственными силами справиться с пролетариатом. Им необходима помощь мелкой буржуазии. Для этого ее нужно взбудоражить, поставить на ноги, мобилизовать, вооружить. А в этом методе есть свои опасности. Пользуясь фашизмом, буржуазия боится его. Пилсудский вынужден был в мае 1926 года спасать буржуазное общество посредством переворота, направленного против традиционных партий польской буржуазии. Дело зашло так далеко, что официальный вождь польской компартии, Варский, перешедший от Розы Люксембург не к Ленину, а к Сталину, принял переворот Пилсудского за путь к «революционно-демократической диктатуре» и призвал рабочих к поддержке Пилсудского.

На заседании польской комиссии Исполнительного комитета Коминтерна, 2-го июля 1926 года, автор этих строк говорил по поводу событий в Польше:

«Оцененный в совокупности своей переворот Пилсудского является мелкобуржуазным, «плебейским» способом разрешения неотложных задач разрушающегося и падающего капиталистического общества. Здесь уже прямое сближение с итальянским фашизмом.

Оба эти течения имеют несомненно общие черты: ударная армия их вербуется прежде всего в среде мелкой буржуазии; и Пилсудский, и Муссолини действовали вне-парламентскими, открыто насильственными способами, методами гражданской войны; оба они стремились не ниспровергнуть буржуазное общество, а, наоборот, спасти его. Подняв на ноги мелкобуржуазную массу, они, по приходе к власти, открыто объединились с крупной буржуазией. Тут невольно напрашивается историческое обобщение, для которого надо вспомнить определение, данное Марксом якобинизму, как плебейскому способу расправы с феодальными врагами буржуазии… Это было в эпоху подъема буржуазии. Сейчас приходится сказать, что в эпоху упадка буржуазного общества буржуазия снова нуждается в «плебейском» способе решения своих задач, уже не прогрессивных, а насквозь реакционных. И в этом смысле в фашизме есть реакционная карикатура на якобинизм.

Падающая буржуазия не способна удерживаться у власти методами и способами ею же построенного парламентского государства, ей нужен фашизм, как орудие самообороны, по крайней мере, в наиболее критические моменты. Но буржуазия не любит «плебейского» способа разрешения своих задач. Она относилась крайне враждебно к якобинизму, расчищавшему кровью пути развития буржуазного общества. Фашисты неизмеримо ближе падающей буржуазии, чем якобинцы – буржуазии поднимающейся. Но солидная буржуазия не любит и фашистского способа разрешения своих задач, ибо потрясения, хотя бы и в интересах буржуазного общества, связаны с опасностями для него. Отсюда антагонизм между фашизмом и традиционными партиями буржуазии.

Крупная буржуазия не любит фашистских методов, как человек с больной челюстью не любит, когда ему рвут зубы. Солидные круги буржуазного общества с ненавистью глядели на упражнения дантиста Пилсудского, но, в конце концов, подчинились неизбежному, правда, с угрозами, торгами и переторжками. И вот вчерашний идол мелкой буржуазии превращается в жандарма при капитале».

Этой попытке наметить историческое место фашизма как политической смены социал-демократии противопоставлена была официальным руководством теория «социал-фашизма». На первых порах она могла казаться претенциозной и крикливой, но невинной глупостью. Дальнейшие события показали, какое гибельное влияние сталинская теория оказала на все развитие Коммунистического Интернационала¹⁴.

Вытекает ли из исторических ролей якобинизма, демократии и фашизма, что мелкая буржуазия обречена до конца дней своих оставаться орудием в руках капитала? Если б дело обстояло так, то самая диктатура пролетариата была бы невозможна в ряде стран, где мелкая буржуазия составляет большинство нации, и оказалась бы крайне затруднена в других странах, где мелкая буржуазия образует внушительное меньшинство. К счастью, дело обстоит не так. Уже опыт парижской Коммуны, по крайней мере, в пределах одного города, затем опыт Октябрьской революции, в неизмеримо больших масштабах пространства и времени, показывают, что союз крупной и мелкой буржуазии не является нерасторжимым. Если мелкая буржуазия неспособна на самостоятельную политику (поэтому и неосуществима, в частности, мелкобуржуазная «демократическая диктатура»), то ей остается еще выбор между буржуазией и пролетариатом.

В эпохи подъема, роста и расцвета капитализма мелкая буржуазия, несмотря на острые вспышки недовольства, в общем достаточно покорно шла в капиталистической упряжке. Ничего другого ей и не оставалось. Но в условиях капиталистического загнивания и экономической безвыходности мелкая буржуазия стремится, пытается, пробует вырваться из-под опеки старых хозяев и руководителей общества. Она вполне способна связать свою судьбу с судьбой пролетариата. Для этого необходимо одно: чтоб мелкая буржуазия поверила в способность пролетариата вывести общество на новую дорогу. Внушить ей такую веру пролетариат может лишь своей силой, уверенностью своих действий, умелым наступлением на врагов, успешностью своей революционной политики.

Но горе, если революционная партия оказывается не на высоте обстановки! Повседневная борьба пролетариата обостряет неустойчивость буржуазного общества. Стачки и политические волнения ухудшают экономическое положение страны. Мелкая буржуазия могла бы временно примириться с возрастающими лишениями, если б она убеждалась на опыте, что пролетариат способен вывести ее на новую дорогу. Но если революционная партия, несмотря на непрерывно обостряющуюся классовую борьбу, снова и снова оказывается неспособна сплотить вокруг себя рабочий класс, мечется, путает, противоречит себе, тогда мелкая буржуазия теряет терпение и в революционных рабочих начинает видеть виновников собственных бедствий. В эту сторону толкают ее мысль все буржуазные партии, в том числе и социал-демократия. Когда же социальный кризис начинает принимать невыносимую остроту, выдвигается особая партия, имеющая своей прямой целью довести мелкую буржуазию до белого каления и направить ее ненависть и отчаяние против пролетариата. Эту историческую функцию выполняет в Германии национал-социализм – широкое течение, идеология которого образуется из всех гнилостных испарений разлагающегося буржуазного общества.

Основная политическая ответственность за рост фашизма лежит, разумеется, на социал-демократии. С империалистической войны работа этой партии сводится к тому, чтоб вытравлять из сознания пролетариата идею самостоятельной политики, внушать ему веру в вечность капитализма и ставить его каждый раз на колени перед разлагающейся буржуазией. Мелкая буржуазия может пойти за рабочим, если увидит в нем нового хозяина. Социал-демократия учит рабочего быть лакеем. За лакеем мелкая буржуазия не пойдет. Политика реформизма начисто отнимает у пролетариата возможность руководить плебейскими массами мелкой буржуазии и тем самым превращает последние в пушечное мясо фашизма.

Политический вопрос, однако, совершенно не исчерпывается для нас ответственностью социал-демократии. С начала войны мы объявили эту партию агентурой империалистской буржуазии в пролетариате. Из этой новой ориентировки революционных марксистов вырос Третий Интернационал. Его задача состояла в том, чтобы объединить пролетариат под знаменем революции и тем самым создать для него возможность руководящего влияния на угнетенные массы мелкой буржуазии города и деревни.

Послевоенный период был в Германии больше, чем где-либо, временем экономической безвыходности и гражданской войны. Международные и внутренние условия одинаково властно толкали страну на путь социализма. Каждый шаг социал-демократии обнаруживал ее опустошенность и бессилие, реакционность ее политики, продажность ее вождей. Какие же еще условия нужны для развития коммунистической партии? Между тем, после первых лет крупных успехов германский коммунизм вступил в полосу метаний, зигзагов, чередования оппортунизма и авантюризма. Центристская бюрократия систематически обессиливала пролетарский авангард, не позволяя ему вести за собой класс. Этим она вырывала у пролетариата в целом возможность вести за собой угнетенные массы мелкой буржуазии. Прямую и непосредственную ответственность перед пролетарским авангардом за рост фашизма несет сталинская бюрократия.

Коллапс буржуазной демократии

1934 г.

После войны в России, Германии, Австро-Венгрии, а позднее в Испании произошел ряд блестяще победоносных революций. Но только в России пролетариат взял в свои руки всю полноту власти, экспроприировал своих эксплуататоров и сумел создать и сохранить рабочее государство. Везде в других местах пролетариат, несмотря на победу, остановился на полпути из-за ошибок своего руководства. В результате власть ускользнула из его рук, перешла слева направо и стала добычей фашизма. В ряде других стран власть перешла в руки военной диктатуры. Нигде парламенты не были способны примирить классовые противоречия и обеспечить мирное развитие событий. Конфликты решались с оружием в руках.

Французский народ долгое время считал, что фашизм не имеет к нему никакого отношения. У них была республика, в которой все вопросы решались суверенным народом посредством всеобщего избирательного права. Но 6 февраля 1934 года несколько тысяч фашистов и роялистов, вооруженных револьверами, дубинками и ножами, навязали стране реакционное правительство Думерга¹⁵, под защитой которого фашистские банды продолжают расти и вооружаться. Что принесет завтрашний день?

Конечно, во Франции, как и в некоторых других европейских странах (Англия, Бельгия, Голландия, Швейцария, Скандинавские страны), существуют еще парламенты, выборы, демократические свободы или их остатки. Но во всех этих странах действуют одни и те же исторические законы – законы упадка капитализма. Если средства производства остаются в руках небольшого числа капиталистов, то для общества нет выхода. Оно обречено идти от кризиса к кризису, от нужды к нищете, от плохого к худшему. В разных странах дряхлость и разложение капитализма выражаются в различных формах и в неодинаковых ритмах. Но основные черты процесса везде одни и те же. Буржуазия ведет свое общество к полному банкротству. Она не в состоянии обеспечить народу ни хлеба, ни мира. Именно поэтому она не может больше терпеть демократический строй. Она вынуждена грабить рабочих и крестьян путем физического насилия. Однако недовольство рабочих и крестьян не может быть остановлено одной полицией. Более того, часто невозможно заставить армию идти против народа. Дело начинается с разложения и заканчивается переходом значительной части солдат на сторону народа. Вот почему финансовый капитал вынужден создавать специальные вооруженные банды, обученные сражаться с рабочими, подобно тому, как некоторые породы собак обучаются охотиться на дичь. Историческая функция фашизма – разгромить рабочий класс, разрушить его организации и подавить политические свободы, когда капиталисты оказываются неспособными управлять и господствовать с помощью демократической машины.

Фашисты находят свой человеческий материал главным образом в мелкой буржуазии. Последняя полностью подорвана крупным капиталом. Для нее нет выхода в нынешнем общественном строе, но она не знает другого. Ее недовольство, возмущение и отчаяние фашисты направляют в сторону от крупного капитала против рабочих. Можно сказать, что фашизм есть акт предоставления мелкой буржуазии в распоряжение ее самых злейших врагов. Таким образом, крупный капитал разоряет средние классы, а затем с помощью наемных фашистских демагогов настраивает отчаявшуюся мелкую буржуазию против рабочих. Буржуазный режим может быть сохранен только такими смертоносными средствами. Как долго? Пока он не будет свергнут пролетарской революцией.

Боится ли мелкая буржуазия революции?

1934 г.

Парламентские кретины, считающие себя знатоками народных настроений, любят повторять:

«Нельзя пугать средний класс революцией. Он не любит крайностей».

В этой общей форме это утверждение совершенно ложно. Мелкий хозяин, естественно, предпочитает порядок, пока дела идут хорошо и пока он надеется, что завтра дела пойдут еще лучше.

Но когда эта надежда теряется, он легко приходит в ярость и готов прибегнуть к самым крайним мерам. Иначе как бы он мог свергнуть демократическое государство и привести фашизм к власти в Италии и Германии? Отчаявшийся мелкий буржуа видит в фашизме прежде всего боевую силу против крупного капитала и верит, что в отличие от рабочих партий, которые действуют только словами, фашизм применит силу, чтобы установить больше «справедливости». Крестьянин и ремесленник – в своем роде реалисты. Они понимают, что нельзя отказываться от применения силы.

Ложно, трижды ложно утверждать, что нынешняя мелкая буржуазия не идет в рабочие партии, потому что боится «крайних мер». Совсем наоборот. Низшая мелкая буржуазия, ее большие массы видят в рабочих партиях только парламентские машины. Они не верят ни в их силу, ни в их способность бороться, ни в их готовность на этот раз довести борьбу до конца.

А если это так, то стоит ли заменять демократических представителей капиталистов их парламентскими собратьями слева? Вот как чувствует себя полуэксплуатируемый, разоренный и недовольный собственник. Без понимания этой психологии крестьян, ремесленников, служащих, мелких чиновников и т.д., психологии, вытекающей из социального кризиса, невозможно выработать правильную политику. Мелкая буржуазия экономически зависима и политически раздроблена. Вот почему она не может проводить самостоятельную политику. Ей нужен «вождь», который внушит ей уверенность. Это единоличное или коллективное руководство, т.е. личность или партия, может быть дано ей тем или иным из основных классов – либо крупной буржуазией, либо пролетариатом. Фашизм развязывает руки разрозненным массам и вооружает их. Из человеческой пыли он организует боевые отряды. Он дает таким образом мелкой буржуазии иллюзию самостоятельной силы. Она начинает воображать, что она действительно будет командовать государством. Неудивительно, что эти иллюзии и надежды кружат голову мелкой буржуазии!

Но мелкая буржуазия может найти вождя и в пролетариате. Это было продемонстрировано в России и отчасти в Испании. В Италии, Германии и Австрии мелкая буржуазия тяготела к этому направлению. Но партии пролетариата не поднялись до своей исторической задачи.

Чтобы привлечь на свою сторону мелкую буржуазию, пролетариат должен завоевать ее доверие. А для этого он должен быть уверен в своих силах.

Он должен иметь ясную программу действий и быть готовым бороться за власть всеми возможными средствами. Закаленный своей революционной партией для решительной и беспощадной борьбы, пролетариат говорит крестьянам и мелкой буржуазии городов:

«Мы боремся за власть. Вот наша программа. Мы готовы обсуждать с вами изменения в этой программе. Мы будем применять насилие только против крупного капитала и его лакеев, но с вами, трудящимися, мы хотим заключить союз на основе данной программы».

Крестьяне поймут такой язык. Только они должны верить в способность пролетариата захватить власть.

Но для этого необходимо очистить единый фронт от всех двусмысленностей, от всех нерешительностей, от всех пустых фраз. Необходимо понять ситуацию и серьезно встать на революционный путь.

Рабочая милиция и ее противники

1934 г.

Чтобы бороться, необходимо сохранять и укреплять орудия и средства борьбы – организации, прессу, собрания и т.д. Фашизм [во Франции] угрожает всему этому прямо и непосредственно. Он еще слишком слаб для прямой борьбы за власть, но он достаточно силен, чтобы попытаться понемногу сокрушить рабочие организации, закалить свои банды в атаках и посеять в рядах рабочих смятение и неуверенность в своих силах.

Фашизм находит бессознательных помощников во всех тех, кто говорит, что «физическая борьба» недопустима или безнадежна, и требует от Думерга разоружения его фашистской гвардии. Ничто не так опасно для пролетариата, особенно в нынешней ситуации, как подслащенный яд ложных надежд. Ничто так не увеличивает наглости фашистов, как «дряблый пацифизм» со стороны рабочих организаций. Ничто так не подрывает доверие средних классов к рабочему классу, как выжидание, пассивность и отсутствие воли к борьбе.

Le Populaire [газета Социалистической партии] и особенно l’Humanité [газета Коммунистической партии] пишут каждый день:

«Единый фронт – заслон фашизму»;
«единый фронт не допустит…»;
«фашисты не посмеют» и т. д.

Это фразы. Необходимо прямо сказать рабочим, социалистам и коммунистам: не позволяйте убаюкивать себя фразами поверхностных и безответственных журналистов и ораторов. Это вопрос наших голов и будущего социализма. Мы не отрицаем важность единого фронта. Мы требовали его, когда лидеры обеих партий были против него. Единый фронт открывает многочисленные возможности, но не более того. Сам по себе единый фронт ничего не решает. Решает только борьба масс. Единый фронт покажет свою ценность, когда коммунистические отряды придут на помощь социалистическим отрядам и наоборот, в случае нападения фашистских банд на «Le Populaire» или «l’Humanité». Но для этого должны существовать и быть обучены, подготовлены и вооружены пролетарские боевые отряды. И если не будет организации обороны, т.е. рабочей милиции, «Le Populaire» или «L’Humanité» могут написать сколько угодно статей о всемогуществе единого фронта, но обе газеты окажутся беззащитными перед первым же хорошо подготовленным нападением фашистов.

Мы предлагаем критически изучить «аргументы» и «теории» противников рабочей милиции, которые весьма многочисленны и влиятельны в обеих рабочих партиях.

«Нам нужна массовая самооборона, а не милиция», – часто говорят нам.

Но что такое эта «массовая самооборона» без боевых организаций, без специализированных кадров, без оружия? Отдать оборону от фашизма неорганизованным и неподготовленным массам, предоставленным самим себе, значило бы играть роль несравненно более низкую, чем роль Понтия Пилата. Отрицать роль милиции – значит отрицать роль авангарда. Зачем же тогда партия? Без поддержки масс милиция – ничто. Но без организованных боевых отрядов самые героические массы будут по частям разгромлены фашистскими бандами. Противопоставлять милицию самообороне – глупость. Милиция – орган самообороны.

«Призывать к организации ополчения, – говорят некоторые оппоненты, которые, конечно, не отличаются серьезностью и честностью, – значит заниматься провокацией».

Это не аргумент, а оскорбление. Если необходимость защиты рабочих организаций вытекает из всей ситуации, как же тогда не призывать к созданию милиции? Возможно, они хотят сказать, что создание милиции «провоцирует» фашистские нападения и правительственные репрессии. В таком случае это абсолютно реакционный аргумент. Либерализм всегда говорил рабочим, что своей классовой борьбой они «провоцируют» реакцию.

Реформисты повторяли это обвинение против марксистов, меньшевики против большевиков. Эти обвинения сводились в конечном счете к глубокой мысли о том, что если угнетенные не будут упираться, то угнетатели не будут обязаны их бить. Это философия Толстого и Ганди, но никак не философия Маркса и Ленина. Если l’Humanité хочет в дальнейшем развивать доктрину «непротивления злу насилием», она должна взять своим символом не серп и молот, эмблему Октябрьской революции, а благочестивую козу, которая снабжает Ганди молоком.

«Но вооружение рабочих уместно лишь в революционной ситуации, которой пока еще нет».

Этот глубокий аргумент означает, что рабочие должны позволить себя убивать, пока ситуация не станет революционной. Те, кто вчера проповедовал «третий период»¹⁶, не хотят видеть того, что происходит у них на глазах. Вопрос об оружии сам по себе выдвинулся только потому, что «мирная», «нормальная», «демократическая» ситуация уступила место бурной, критической и нестабильной ситуации, которая может превратиться как в революционную, так и в контрреволюционную.

Эта альтернатива зависит прежде всего от того, позволят ли передовые рабочие безнаказанно нападать на себя и побеждать по частям или на каждый удар будут отвечать двумя своими, пробуждая мужество угнетенных и объединяя их вокруг своего знамени. Революционная ситуация не падает с неба. Она формируется при активном участии революционного класса и его партии.

Французские сталинисты теперь утверждают, что милиция не уберегла немецкий пролетариат от поражения. Еще вчера они полностью отрицали какое-либо поражение в Германии и утверждали, что политика немецких сталинистов была правильной от начала до конца. Сегодня они видят все зло в немецкой рабочей милиции (Rote Front) [т.е. бойцах Красного фронта: коммунистической милиции, запрещенной социал-демократическим правительством после берлинских первомайских беспорядков 1929 года]. Таким образом, из одной ошибки они впадают в диаметрально противоположную, не менее чудовищную. Милиция сама по себе не решает вопроса. Нужна правильная политика. Между тем политика сталинизма в Германии («социал-фашизм – главный враг», раскол профсоюзов, заигрывание с национализмом, путчизм) неизбежно привели к изоляции пролетарского авангарда и его крушению. При совершенно никчемной стратегии никакая милиция не могла бы спасти положение.

Нелепо говорить, что сама по себе организация милиции ведет к авантюрам, провоцирует противника, подменяет политическую борьбу физической и т.д. Во всех этих фразах нет ничего, кроме политической трусости.

Милиция как сильная организация авангарда на самом деле является самой надежной защитой от авантюр, от индивидуального терроризма, от кровавых стихийных взрывов.

Милиция есть в то же время единственное серьезное средство свести к минимуму гражданскую войну, которую фашизм навязывает пролетариату. Пусть рабочие, несмотря на отсутствие «революционной ситуации», время от времени поправляют патриотов-«папенькиных сынков» по-своему, и вербовка новых фашистских банд станет несравненно труднее.

Но тут стратеги, запутавшись в собственных рассуждениях, выдвигают против нас еще более ошеломляющие аргументы. Цитируем дословно:

«Если мы отвечаем на револьверные выстрелы фашистов другими револьверными выстрелами, – пишет газета l’Humanité от 23 октября [1934 г.], – мы упускаем из виду тот факт, что фашизм является продуктом капиталистического режима и что в борьбе с фашизмом мы сталкиваемся со всей системой».

Трудно в нескольких строках собрать больше путаницы или больше ошибок. От фашистов невозможно защищаться, потому что они – «продукт капиталистического режима». Это значит, что мы должны отказаться от всей борьбы, ибо все современные социальные пороки – это «продукты капиталистического строя».

Когда фашисты убивают революционера или сжигают здание пролетарской газеты, рабочие должны философски вздохнуть: «Увы! Убийства и поджоги – это продукты капиталистической системы», – и со спокойной совестью разойтись по домам. Фаталистическая прострация заменяет воинственную теорию Маркса, к единственной выгоде классового врага. Разорение мелкой буржуазии – это, конечно, продукт капитализма. Рост фашистских банд, в свою очередь, является продуктом разорения мелкой буржуазии. Но, с другой стороны, рост нищеты и восстание пролетариата – это также продукты капитализма, а милиция, в свою очередь, продукт обострения классовой борьбы. Почему же тогда для «марксистов» из l’Humanité фашистские банды являются законным продуктом капитализма, а рабочая милиция – незаконным продуктом троцкистов? Разобраться в этом невозможно.

«Нам приходится иметь дело со всей системой», – говорят нам.

Как? Минуя людей? Фашисты в разных странах начали с револьверов и кончили тем, что уничтожили всю «систему» рабочих организаций. Как же еще остановить вооруженное наступление врага, как не вооруженной обороной, чтобы, в свою очередь, перейти в наступление?

Теперь l’Humanité допускает оборону на словах, но только в форме «массовой самообороны». Милиция вредна, потому что, видите ли, она отделяет боевые отряды от масс. Но почему же тогда у фашистов существуют самостоятельные вооруженные отряды, которые не оторваны от реакционных масс, а, наоборот, возбуждают мужество и воодушевляют эти массы своими хорошо организованными атаками? Или, может быть, пролетарская масса уступает по боевым качествам деклассированной мелкой буржуазии?

Безнадежно запутавшись, l’Humanité наконец начинает колебаться: оказывается, что массовая самооборона требует создания специальных «групп самообороны». Вместо отвергнутой милиции предлагаются специальные группы или отряды. На первый взгляд может показаться, что разница только в названии. Конечно, название, предложенное l’Humanité, ничего не значит. Можно говорить о «массовой самообороне», но невозможно говорить о «группах самообороны», поскольку цель групп – защищать не себя, а рабочие организации. Однако дело, конечно, не в названии. «Группы самообороны», по мнению l’Humanité, должны отказаться от использования оружия, чтобы не впасть в «путчизм». Эти мудрецы относятся к рабочему классу как к младенцу, которому нельзя позволять держать в руках бритву. Бритвы, кроме того, являются монополией, как мы знаем, Camelots du Roi [французские монархисты, сгруппированные вокруг газеты Шарля Морраса Action Française, которая была яростно антидемократической], которые являются законным «продуктом капитализма» и которые с помощью бритв свергли «систему» демократии. В любом случае, как «группы самообороны» собираются защищаться от фашистских револьверов? «Идеологически», конечно. Другими словами: они могут спрятаться. Не имея того, что им нужно, в руках, они должны будут искать «самооборону» в своих ногах. А фашисты тем временем будут безнаказанно громить рабочие организации. Но если пролетариат потерпит ужасное поражение, он, во всяком случае, не будет виновен в «путчизме». Эта мошенническая болтовня, марширующая под знаменем «большевизма», вызывает только отвращение и омерзение.

В счастливый «третий период» – когда стратеги l’Humanité были охвачены баррикадным бредом, «завоевывали» улицы каждый день и клеймили как «социал-фашистов» всех, кто не разделял их сумасбродств, – мы предсказывали: «В тот момент, когда эти господа обожгут кончики своих пальцев, они станут худшими оппортунистами». Это предсказание теперь полностью подтвердилось. В то время, когда внутри Социалистической партии растет и крепнет движение в пользу милиции, лидеры так называемой Коммунистической партии бегут за шлангом, чтобы охладить желание передовых рабочих организоваться в боевые колонны. Можно ли представить себе более деморализующую или более убийственную работу, чем эта?

В рядах Социалистической партии иногда можно услышать такое возражение: «Милицию нужно сформировать, но не нужно об этом кричать».

Можно только приветствовать товарищей, которые хотят оградить практическую сторону дела от любопытных глаз и ушей. Но было бы слишком наивно думать, что милиция может быть создана невидимо и тайно в четырех стенах. Нам нужны десятки, а затем и сотни тысяч бойцов. Они придут только в том случае, если миллионы рабочих и работниц, а за ними и крестьяне поймут необходимость милиции и создадут вокруг добровольцев атмосферу горячего сочувствия и активной поддержки. Конспиративный мотив может и должен охватывать только техническую сторону дела. Политическая кампания должна развертываться открыто, на собраниях, на фабриках, на улицах и площадях.

Основными кадрами милиции должны быть фабричные рабочие, сгруппированные по месту работы, знакомые друг с другом и способные защитить свои боевые отряды от провокаций вражеских агентов гораздо легче и надежнее, чем самые высокопоставленные бюрократы. Заговорщические генеральные штабы без открытой мобилизации масс в момент опасности останутся бессильно висеть в воздухе. Каждая рабочая организация должна окунуться в работу. В этом вопросе не может быть никакой демаркационной линии между рабочими партиями и профсоюзами. Рука об руку они должны мобилизовать массы. Успех народной милиции тогда будет полностью обеспечен.

«Но где рабочие возьмут оружие, – возражают трезвые «реалисты», то есть запуганные обыватели, – у врага есть винтовки, пушки, танки, газ и самолеты. У рабочих есть несколько сотен револьверов и перочинных ножей».

В этом возражении все нагромождено, чтобы запугать рабочих. С одной стороны, наши мудрецы отождествляют оружие фашистов с вооружением государства. С другой стороны, они поворачиваются к государству и требуют, чтобы оно разоружило фашистов. Замечательная логика! На самом деле их позиция ложна в обоих случаях. Во Франции фашисты еще далеки от контроля над государством. 6 февраля они вступили в вооруженный конфликт с государственной полицией. Вот почему ложно говорить о пушках и танках, когда речь идет о непосредственной вооруженной борьбе с фашистами. Фашисты, конечно, богаче нас. Им легче купить оружие. Но рабочие многочисленнее, решительнее, преданнее, когда они сознают твердое революционное руководство.

Помимо других источников, рабочие могут вооружиться за счет фашистов, систематически разоружая их.

Это теперь одна из самых серьезных форм борьбы с фашизмом. Когда арсеналы рабочих начнут пополняться за счет фашистских оружейных складов, банки и тресты будут более осмотрительны в финансировании вооружения своей смертоносной охраны. Возможно даже в этом случае – но только в этом случае, – что встревоженные власти действительно начнут препятствовать вооружению фашистов, чтобы не давать рабочим дополнительных источников оружия. Мы давно знаем, что только революционная тактика порождает как побочный продукт «реформы» или уступки со стороны правительства.

Но как разоружить фашистов? Конечно, одними газетными статьями этого сделать невозможно. Нужно создать боевые дружины. Нужно создать разведывательную службу. Тысячи осведомителей и дружеских помощников добровольно пойдут со всех сторон, когда поймут, что за дело мы взялись серьезно. Для этого нужна воля к пролетарскому действию.

Но оружие фашистов, конечно, не единственный источник. Во Франции организованных рабочих более миллиона. Вообще говоря, это число невелико. Но его вполне достаточно, чтобы положить начало организации рабочей милиции. Если бы партии и профсоюзы вооружили хотя бы десятую часть своих членов, это уже была бы сила в 100 000 человек. Нет никаких сомнений, что число добровольцев, которые выступили бы на следующий день после призыва «единого фронта» к созданию рабочей милиции, намного превысило бы это число. Взносы партий и профсоюзов, сборы и добровольные пожертвования в течение месяца или двух дали бы возможность обеспечить вооружение 100 000 – 200 000 рабочих бойцов. Фашистская чернь немедленно поджала бы хвост. Вся перспектива развития стала бы несравненно более благоприятной.

Ссылаться на отсутствие оружия или другие объективные причины, чтобы объяснить, почему до сих пор не было предпринято ни одной попытки создать милицию, значит обманывать себя и других. Главное препятствие – можно сказать, единственное препятствие – коренится в консервативном и пассивном характере лидеров рабочих организаций. Скептики, которые являются лидерами, не верят в силу пролетариата. Они возлагают надежды на всевозможные чудеса сверху вместо того, чтобы дать революционный выход пульсирующим внизу энергиям. Социалистические рабочие должны заставить своих лидеров немедленно перейти к созданию рабочей милиции или же уступить дорогу более молодым, свежим силам.

Забастовка немыслима без пропаганды и агитации. Она немыслима также без пикетов, которые, когда могут, используют убеждение, но, когда вынуждены, применяют силу. Забастовка есть самая элементарная форма классовой борьбы, которая всегда сочетает в разных пропорциях «идеологические» методы с физическими. Борьба с фашизмом есть в основе своей политическая борьба, которая нуждается в милиции так же, как забастовка нуждается в пикетах. В основе своей пикет есть зародыш рабочей милиции. Тот, кто думает отказаться от «физической» борьбы, должен отказаться от всякой борьбы, ибо дух не жив без плоти.

По великолепному выражению великого военного теоретика Клаузевица, война есть продолжение политики иными средствами. Это определение вполне применимо и к гражданской войне. Противопоставлять одно другому недопустимо, так как невозможно произвольно остановить политическую борьбу, когда она в силу внутренней необходимости превращается в политическую войну.

Долг революционной партии – вовремя предвидеть неизбежность превращения политики в открытую вооруженную борьбу и всеми силами готовиться к этому моменту так же, как готовятся к нему господствующие классы.

Отряды милиции по защите от фашизма – это первый шаг на пути к вооружению пролетариата, а не последний. Наш лозунг:

«Вооружить пролетариат и революционных крестьян!»

Рабочая милиция должна в последнем счете охватить всех трудящихся. Полностью выполнить эту программу можно было бы лишь в рабочем государстве, в руки которого перешли бы все средства производства, а следовательно, и все средства разрушения, т.е. все оружие и фабрики, его производящие.

Однако невозможно прийти к рабочему государству с пустыми руками. Только политические инвалиды вроде Реноделя¹⁷ могут говорить о мирном конституционном пути к социализму. Конституционный путь прорезан окопами, которые удерживают фашистские банды. Перед нами немало окопов. Буржуазия не остановится перед дюжиной государственных переворотов, поддерживаемых полицией и армией, чтобы не допустить прихода пролетариата к власти.

Социалистическое государство рабочих может быть создано только победоносной революцией.

Всякая революция подготовляется ходом экономического и политического развития, но ее успех всегда определяется открытыми вооруженными столкновениями между враждебными классами. Революционная победа может стать возможной лишь в результате длительной политической агитации, длительного периода воспитания и организации масс.

Но и к самому вооруженному конфликту необходимо готовиться задолго до его начала.

Передовые рабочие должны знать, что им придется бороться и победить в смертельной борьбе. Они должны взяться за оружие как за гарантию своего освобождения.

Перспективы в Соединенных Штатах

1940 г.

Отсталость рабочего класса Соединенных Штатов – понятие относительное.

Во многих важных отношениях это самый прогрессивный рабочий класс мира, как в техническом плане, так и по уровню жизни…

Американские рабочие очень воинственны – как мы видели во время забастовок. У них были самые мятежные забастовки в мире. Чего не хватает американскому рабочему, так это духа обобщения или анализа своего классового положения в обществе в целом. Этот недостаток социального мышления берет свое начало во всей истории страны…

О фашизме.

Во всех странах, где победил фашизм, была, до роста фашизма и его победы, волна радикализма масс – рабочих, беднейших крестьян и фермеров, а также мелкой буржуазии. В Италии после войны и до 1922 года была революционная волна огромных размеров; государство было парализовано, полиции не существовало, профсоюзы могли делать все, что хотели, – но не было партии, способной взять власть. Как реакция пришел фашизм.

В Германии то же самое. У нас была революционная ситуация в 1918 году; класс буржуазии даже не просил об участии во власти. Социал-демократы парализовали революцию. Затем рабочие снова попытались в 1922–23–24 годах. Это было время банкротства Коммунистической партии – все это мы уже рассматривали ранее. Затем в 1929–30–31 годах немецкие рабочие снова начали новую революционную волну. Коммунисты и профсоюзы обладали огромной силой, но затем пришла знаменитая политика (со стороны сталинистского движения) социал-фашизма, политика, придуманная для того, чтобы парализовать рабочий класс. Только после этих трех огромных волн фашизм стал большим движением. Из этого правила нет исключений – фашизм появляется только тогда, когда рабочий класс проявляет полную неспособность взять в свои руки судьбу общества.

В Соединенных Штатах будет то же самое. Уже есть фашистские элементы, и у них есть, конечно, примеры Италии и Германии. Поэтому они будут работать в более быстром темпе. Но также есть примеры других стран. Следующая историческая волна в Соединенных Штатах будет волной радикализма масс, а не фашизма. Конечно, война может задержать радикализацию на какое-то время, но затем она придаст радикализации более колоссальный темп и размах.

Мы не должны отождествлять военную диктатуру – диктатуру военной машины, штаба, финансового капитала – с фашистской диктатурой. Для последней необходимо прежде всего чувство отчаяния широких масс народа. Когда революционные партии предают их, когда авангард рабочих показывает свою неспособность вести народ к победе – тогда фермеры, мелкие предприниматели, безработные, солдаты и т.д. становятся способными поддержать фашистское движение, но только тогда.

Военная диктатура – это чисто бюрократическое учреждение, подкрепленное военной машиной и основанное на дезориентации людей и их подчинении ей. Со временем их чувства могут измениться, и они могут восстать против диктатуры.

Стройте революционную партию!

В каждом обсуждении политических тем возникает вопрос:

Успеем ли мы создать сильную партию к моменту, когда наступит кризис? Не опережает ли нас фашизм? Не неизбежна ли фашистская стадия развития?

Успехи фашизма легко заставляют людей терять всякую перспективу, заставляет их забывать реальные условия, сделавшие возможным усиление и победу фашизма. Однако ясное понимание этих условий имеет особое значение для рабочих Соединенных Штатов. Мы можем установить это как исторический закон: фашизм смог победить только в тех странах, где консервативные рабочие партии помешали пролетариату использовать революционную ситуацию и захватить власть. В Германии были две революционные ситуации: 1918–1919 и 1923–1924 гг. Даже в 1929 г. прямая борьба за власть со стороны пролетариата была еще возможна. Во всех этих трех случаях социал-демократия и Коминтерн [сталинцы] преступно срывали завоевание власти и тем самым ставили общество в тупик. Только при этих условиях и в этой ситуации оказался возможным бурный подъем фашизма и завоевание им власти.

* * *

Поскольку пролетариат оказывается неспособным на данном этапе завоевать власть, империализм начинает регулировать экономическую жизнь своими собственными методами; фашистская партия, которая становится государственной властью, является политическим механизмом. Производительные силы находятся в непримиримом противоречии не только с частной собственностью, но и с национальными государственными границами. Империализм является самим выражением этого противоречия. Империалистический капитализм стремится разрешить это противоречие путем расширения границ, захвата новых территорий и т.д. Тоталитарное государство, подчиняющее все аспекты экономической, политической и культурной жизни финансовому капиталу, является инструментом для создания сверхнационального государства, империалистической империи, господства над континентами, господства над всем миром.

Все эти черты мы проанализировали, каждую в отдельности и все в их совокупности, в той мере, в какой они проявились или вышли на первый план.

Как теоретический анализ, так и богатый исторический опыт последней четверти века с одинаковой силой показали, что фашизм является всякий раз конечным звеном определенного политического цикла, состоящего из следующих элементов: тяжелейший кризис капиталистического общества; рост радикализации рабочего класса; рост симпатий к рабочему классу и тоска по переменам со стороны сельской и городской мелкой буржуазии; крайняя растерянность крупной буржуазии; ее трусливые и предательские маневры, направленные на то, чтобы избежать революционной кульминации; истощение пролетариата; растущая растерянность и равнодушие; обострение социального кризиса; отчаяние мелкой буржуазии, ее тоска по переменам; коллективный невроз мелкой буржуазии, ее готовность верить в чудеса, ее готовность к насильственным мерам; рост враждебности к обманувшему ее ожидания пролетариату. Таковы предпосылки для быстрого формирования фашистской партии и ее победы.

Совершенно очевидно, что радикализация рабочего класса в Соединенных Штатах прошла только свои начальные фазы, почти исключительно в сфере профсоюзного движения (Конгресс производственных профсоюзов). Предвоенный период, а затем и сама война могут временно прервать этот процесс радикализации, особенно если значительное число рабочих будет поглощено военной промышленностью. Но это прерывание процесса радикализации не может быть длительным. Вторая стадия радикализации примет более резко выраженный характер. Проблема формирования независимой рабочей партии будет поставлена на повестку дня. Наши переходные требования приобретут большую популярность. С другой стороны, фашистские, реакционные тенденции отойдут на задний план, заняв оборонительную позицию, выжидая более благоприятного момента. Это ближайшая перспектива. Нет занятия более недостойного, чем спекулировать, удастся ли нам создать мощную революционную партию-вождя. Впереди благоприятная перспектива, дающая все основания для революционного активизма. Необходимо использовать открывающиеся возможности и строить революционную партию.